Как доходчиво донести слова до маленького глухою человечка, отгороженного от окружающего мира плотной стеной тишины? Как научить его читать, писать, мыслить, общаться с людьми, чувствовать себя полноценным членом общества? Огромная родительская любовь, безграничное терпение и ум позволяют разрушить эту непроницаемую стену, считает автор книги Ирина Самощенко — мама глухого ребенка и сурдопедагог. С помощью советов из этой книги вы сможете вместе со своим ребенком преодолеть множество психологических барьеров, выстоять перед трудностями и не сломаться.

Судьба строки — предсказывать судьбу

и исцелять невидимые раны

публичной постановкой личной драмы.

На твой спектакль (читай: автопортрет)

входной билет хранится столько лет,

насколько хватит выпитого неба...

В. Леей
Шаг навстречу

(ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)

Непросто первому начинать разговор. Особенно в большой и незнакомой аудитории. Тем более — рассказывая о глубоко личном.

И все-таки я попробую.

Говорят, счастье — когда утром с радостью спешишь на работу, а вечером с удовольствием возвращаешься домой. Я считала себя счастливым человеком: у меня был любимый муж, любимая дочка, любимая работа...

Но вот в мою жизнь вошел сын — маленький глухой малыш, и все стало меняться. Изменились взгляды на многое, изменились привычки, изменились взаимоотношения в семье. Начался невообразимый, бесконечной дистанции марафон — с огромным количеством препятствий, требующий максимальной отдачи сил, времени, здоровья. Мы проходили его вместе: я, муж и дочка. Но описывать я буду свои мысли, чувства и наблюдения.

Вместе с сыном поднимаясь по ступенькам жизни, я никогда не теряла его из поля зрения. Ничто не прошло незамеченным мимо меня. Больше десяти лет я училась воспитывать, обучать и вводить в мир своего глухого ребенка. Я училась с огромной любовью к моему сыну и с превеликим желанием ему помочь. Наверно, только благодаря этому за прошедшие годы накопился ценный багаж знаний и опыта. Такому нельзя научить ни в одном институте — такое надо пережить и выстрадать. Нередко я думала: неужели мой опыт уйдет в никуда и никому не поможет?

Однажды (сыну было уже 12 лет) нас разыскали родители глухого двухлетнего мальчика. Развитие малыша застряло на нуле. Расстроенные и растерянные — они не знали, что делать. Мы снабдили их специальной литературой, дали много советов. Впоследствии эта семья приезжала к нам не раз, но, к сожалению с тем же (никаким!) результатом.

И тогда я решилась. Взвесив все, поняла, что главным в моей жизни все эти годы было одно: воспитание и обучение глухого ребенка. Я оставила работу с почти 20-летним стажем и стала сурдопедагогом. Безусловно, стало труднее: каждый глухой ребенок, пришедший ко мне на прием, был по-своему индивидуален, и за каждого я переживала и болела, как за собственного сына. Но легче становилось от мысли, что во мне нуждаются, ко мне идут с надеждой. И если хоть одному человеку ты помог выстоять перед бедой и болью — ради этого стоило жить.

Ежедневно общаясь с моими маленькими пациентами и их родителями, я постоянно сталкиваюсь с их до боли знакомыми проблемами. И каждый раз вспоминаю себя, свои ошибки и трудности. Так родилась идея написать книгу, которая стала бы полезна тем, кого, как удар молнии, настиг страшный диагноз — глухота собственного ребенка. Я стремилась, чтобы книга дала ответы на самые разнообразные вопросы, стала для многих светлым лучиком надежды в темном туннеле незнания.

И если уж так случилось, что именно в вашей семье появился глухой малютка, пусть поскорей попадут к вам эти строчки,— я уверена, они помогут и утешат.

В жизни все не случайно. Если судьба доверила вам беззащитное дитя, будьте достойны доверия! Запаситесь огромным терпением, добротой и любовью — и у вас все получится! В мир войдет хороший человек, способный общаться, умно мыслить, грамотно писать, искренне и светло улыбаться. Человек, не ставший обузой семье и обществу, а умеющий сам подарить радость и поддержку окружающим.

Эта книга — о выстраданном, о годах уже прошедших. Однако просто вспоминать и не поделиться тем, что уже нашла и по-прежнему нахожу каждый день,— будет по отношению к вам нечестно. Поэтому я решила, что здесь прозвучит не только исповедь мамы — уставшей, задерганной, больной, не понимающей ни-че-го и не умеющей элементарно общаться со своим ребенком, но и будут содержаться наблюдения и советы сурдопедагога. Мысли, изложенные мелким шрифтом, пришли много лет спустя.

Мне сложней так писать; вам, наверное, сложней будет читать. Но вы, пожалуйста, разберитесь: где прошлое, пронизанное болью и незнанием, а где — настоящее... Когда болит душа за своего ребенка,— не отвлечешься, не расслабишься, в любой момент жизни — как натянутая струна. Но, согласитесь, только натянутые струны звучат. И, надеюсь, мои выстраданные строчки помогут выжить другим.

Превратите чтение моей книги в работу для души. Не огорчайтесь, если у вас многое по-другому и чего-то вы не понимаете, особенно — из написанного мелким шрифтом. Не сравнивайте меня с собой. Вы только начинаете, а я уже прошла с сыном долгий путь — и школу с ним закончила, и специальное образование получила. А раньше была такой же, как вы. Так что и у вас все будет хорошо. Я постараюсь помочь.

Книга моя адресована родителям глухих и слабослышащих детей. Но хотелось бы, чтобы ее прочитали и слышащие люди, в окружении которых живут мои пациенты.

Я обращаюсь ко всем окружающим: относитесь бережно к глухому ребенку и его маме. Постойте рядом подольше, загляните в глаза, прикоснитесь душой, согрейте своим пониманием. Для них это очень важно...

Глава I. Вопросы, надолго оставшиеся без ответов

Тело очищается водой,

разум очищается знанием,

а Душа очищается слезами.

Завет древних мудрецов

Ребенок родился. Его забрали из больницы, а дома радостно встретили папа и сестричка, бабушки, дедушки и тети. Первые дни пребывания в семье — время любовного созерцания и знакомства. Все привычно, опыт уже имелся, причем опыт — положительный.

Вначале ничто не вызывало тревоги: днем ребенок спал, гулял, реагировал на окружающих. А вот ночью, когда наступала темнота и весь дом погружался в тишину, он кричал. Вообще-то, плакал, но кричал — точнее. Чего-то он хотел, чего-то требовал, против чего-то протестовал. Почему? Мы не понимали. А это был старт долгого и изнурительного марафона.

У мужа — работа; у меня, как у всех,— стирка, обеды, уборка, прогулки с сыном на свежем воздухе. Поспать удавалось редко: почти каждую ночь — плач, изнурительное хождение по комнате, укачивание ребенка. И по очереди не поспишь. Крик слишком громкий — квартира однокомнатная. Благодарю судьбу, что у дочки в то время сработали защитные силы: она засыпала вечером так крепко, что ничего не слышала. Мы же практически не спали больше года. Иногда казалось: все, нервы не выдержат...

Только спустя много лет я пойму, что сын с самых первых дней приучал нас к трудностям, закалял. Он научил нас жить на пределе и считать это нормой. Впоследствии, когда закончится период ежеминутного напряжения, бесконечных занятий и попросту нервотрепки, мы станем сильными. И даже самые жесткие условия, в которых другие будут теряться и жаловаться на судьбу, нам покажутся санаторными. В экстремальной ситуации человек быстрее взрослеет. Мы с мужем поседели до тридцати лет, но на каждом крутом Повороте один из нас подставлял плечо другому — тому, кто нуждался в поддержке.

Днем сын тоже не давал нам поблажек. Те «пригорочки», которые мы играючи проходили с дочкой, здесь приобрели форму труднодоступных скал. Кормление младенца превращалось в пытку. Когда я одевала его на прогулку, слышал весь подъезд. Как-то в феврале во время прогулки ребенку что-то не понравилось. Он начал кричать и вырываться из теплого ватного одеяльца. Не помню, кто помогал мне катить коляску. Я несла малыша, пытаясь успокоить и хоть как-нибудь удержать в одеяле. Ребенок проявлял такое упорство и настойчивость, требуя свободы, что укутать его никак не удавалось. Мы представляли собой жалкое зрелище: растрепанная мама, желая защитить свое дитя от мороза и вьюги, крепко прижимает к себе квадратное непослушное одеяло, под которым, извиваясь и визжа, барахтается ребенок. В тот день я по достоинству оценила характер своего сына и поняла, что легкой жизни не будет. Вспоминая об этом, я пытаюсь объяснить и вам, и себе самой следующее (возьмите это себе на заметку). Как могла мать, имея четырехлетнюю дочь, педагогическое образование и шестилетний стаж работы с маленькими детьми, не заметить, что ребенок не такой, как все, что он глухой? В первую очередь потому, что было трудно. Он не спал ночью, он не хотел есть, не хотел, чтобы его одевали, купали. Не умел делать элементарных вещей, которым других детей и обучать не надо. Постоянное противоборство отнимало все силы — и моральные, и физические, и это не давало возможности поглубже оценить какую-то ситуацию, задуматься, проанализировать.

Однако не надо думать, что это был такой уж беспросветный отрезок моей жизни. Вовсе нет. Счастливое время! У нас есть сын! Папа обожал малыша, дочка не сводила с него восхищенных глаз, бабушка с дедушкой даже помолодели от счастья.

§ Мы постоянно что-нибудь придумывали, только бы ребенок не плакал. Через всю комнату протянули веревочку, а на ней развесили воздушные шары, разноцветные ленточки. Они висели на разных уровнях над диваном, на котором лежал всеобщий любимчик. На его крохотные ручки и ножки привязали яркие банты. Комната стала похожа на красочную ярмарку, а беспрестанно «танцующие» бантики напоминали необычное кукольное представление. Как ему нравилось! Не имея слуховых ощущений, он так радовался зрительным!

§ Однажды сын отказывался есть — ни одной ложки манной каши. Сколько я рассказывала ему интересно го, чтобы уговорить! И про девочку Машу, которая любила кашу, и про Сороку. Да с таким выражением, что Другой ребенок рот бы открыл от удивления. На моего это не действовало. Я уже исчерпала все свое терпение. Моя приятельница наблюдала за нами, потом, недолго думая, сняла висевшую на стене маску обезьяны и надела на себя. Скачущая тетя сразу возымела действие: малыш начал смеяться и, сам того не замечая, съел всю кашу.

Уже тогда можно было задуматься: почему он не реагирует на речь, но откликается на зрелище? Мы даже не могли предположить, что причиной тому — глухота. Когда ребенок засыпал, мы говорили шепотом. Он гулил. «Ладушки» повторял за нами, эмоционально хлопал в ладошки.

Не поворачивался на громкий звук? Он непрестанно крутил-вертел головой во все стороны — попробуй пойми.

Может, кто-то скажет, что я была плохая мама — не могла уговорить ребенка, когда он кричал. Вроде нет. У меня был хороший контакт с дочкой, и на работе я могла увлечь детей. У меня всегда хватало фантазии, чтобы заинтересовать их, отвлечь от баловства и капризов. Здесь это не сработало. И, как оказалось, причина была не во мне. Просто ребенок был не такой, как все. С такими я еще не общалась. Придет и опыт, и умение, но это будет не скоро...

Однажды какая-то ситуация показалась мне странной. Повторила ее. Нет, все нормально. Успокоилась быстро, потому что ребенок, как положено, проходил профилактические осмотры у врачей — и у ЛОРа, и у окулиста, и у хирурга. И если квалифицированные специалисты пишут «здоров», мы доверяем их мнению.

Но подозрение вернулось и почти превратилось в уверенность: мой ребенок не слышит. «Почти», потому что какой-то процент надежды интуитивно, неосознанно я оставила для самозащиты, для опоры.

Проверяла много раз, специально через большие отрезки времени, чтобы отодвинуть надвигающийся удар.

Так получилось, что муж уехал в командировку, мои родители — в санаторий. И я — один на один со страшной догадкой.

Поделилась сомнениями с приехавшей в гости подругой. «Как тебе такая мысль могла в голову прийти?» Стали проверять. Издавали звуки голосом, игрушками, вынесли на улицу, где шумит транспорт. Невозможно понять! Голова — туда-сюда, глазенки любопытные — всюду все замечают. Но я-то, как мама, уже улавливаю нюансы, на какой-то миг мелькнувшие несоответствия.

А подруга так и уехала в тревоге, но почти в полной уверенности, что я ошибаюсь. (Опять — «почти»). У меня после ее отъезда количество процентов надежды немного увеличилось. Но на самом деле я уже все поняла; просто занималась самообманом, обеими руками отталкивая беду.

Недавно ко мне на прием пришла мама с трехлетней девочкой. Голос малышки я услышала, когда та еще находилась за дверью. «У вас девочка глухая...» Мама не удивилась, а обиделась: «С чего вы взяли?» Оказывается, они и не подозревали о потере слуха. Они пришли «учиться разговаривать».

Из всех голосов, врывающихся в мою жизнь, голоса резкой тембровой окраски — голоса моих пациентов — не растворяются сразу, а остаются во мне где-то глубоко и там вибрируют долго. Как вибрирует звук рояля, удерживаемый педалью...

И началось: с утра до вечера проверяю, наблюдаю, не свожу глаз. Да — нет, нет — да. Проблеск надежды — сомнение, отчаянье — опять надежда. Пыталась успокоить себя мыслью, что «я слишком впечатлительный, эмоциональный человек, способный преувеличить». Наговаривала на себя, чтобы не потерять надежду. Я была молода и просто не могла представить себе тяжесть случившегося. Для меня тогда только слово «рак» означало безысходность, безнадежность. А все остальное, я считала, поправимо. Думала: мы куда угодно поедем, мы найдем хороших специалистов, стоит нам только захотеть...

Какая наивность! А может быть, судьба была ко мне благосклонна. В тот период потрясение такой силы я выдержала. А позднее, когда повсюду — в больницах, клиниках и институтах, у профессоров и знахарей — убивали мою последнюю надежду, я смогла выдержать и этот удар — потому что с каждым годом, благодаря сыну, становилась сильнее.

Так продолжалось несколько дней — я проверяла, наблюдала и носила беду в себе. Несколько дней... Как мало можно сделать за столь короткий срок и как много пережить! За несколько дней я повзрослела на десятки лет — словно прожила целую жизнь.

Когда я сказала родным, никто мне не поверил. Кто-то даже возмутился: «Вечно ты из мухи слона делаешь!», Никто из близких, часто общающихся с моим сыном людей, до сих пор не заподозрил неладное. Пришлось демонстрировать свои опыты. Но, видит Бог, как мне тогда хотелось, чтобы я ошибалась! Окончательно я так никого и не убедила, но в каждом уголке квартиры поселилась тревога. Во мне, кажется, плакала каждая клеточка. В то время я еще не осознавала, через что нам предстоит пройти, сколько вынести — и это меня спасало.

Я понесла ребенка к врачу — самому лучшему ЛОРу в городе. С огромным нетерпением выстояла очередь. Внутри все дрожало, но я ждала чуда: сейчас или опровергнут мои сомнения, или помогут — и тогда закончится этот кошмар. А в кабинете повторилось то же самое, что и дома. Я доказывала, что ребенок глухой, а врач не верил. Мы пробыли в кабинете целый час. Чего только не делал доктор! Он хлопал, топал, кричал, он бросал на кафельный пол металлическую ванночку для шпателей. И все повторял: «Ну, видите, он же повернулся, он услышал!» Как мне хотелось поверить замечательному специалисту! Но я видела другое: ребенок — умненький, подвижный, наблюдательный — любое движение успевает схватить глазками.

Нам дали направление в областную поликлинику. Там сделали аудиограмму. Малыша осмотрели сурдологи, постоянно работающие с глухими и слабослышащими детьми,— у них глаз наметан. Поставили диагноз: нейросенсорная тугоухость 3-4 степени. Но успокоили: ребенок маленький, диагноз не окончательный. Однако я уже сама видела: у моего сына — полная глухота. Но опять-таки полностью не отчаивалась и мысленно уже собиралась в дальний путь — туда, где сыну помогут и вернут слух.

В областной поликлинике мы впервые услышали фамилию Леонгард и получили методичку, по которой нам предлагали заниматься. Все это (игры, развивающие моторику, дыхание и наблюдательность) я приблизительно знала — сама работала с маленькими детьми. Увидеть же в методике самое существенное, понять какую-то систему и предугадать конечный результат мы в тот момент не могли: мешало придавившее нас горе. Было ощущение, что нам завязали глаза и отпустили — выбирайтесь. Но куда? И мы пошли — наощупь, спотыкаясь и набивая себе шишки.

Что теперь делать, мой маленький, любимый человечек? Как объяснить, что мы тебя любим? Как донести до тебя, что обозначают слова «мама» и «любит»? Столько хороших слов придумано еще до твоего рождения, но как их передать тебе?

Многому в жизни мы научились, о многом имеем хотя бы слабое представление, но как общаться с нашим собственным ребенком — понятия не имеем. Я подолгу всматривалась в личико спящего сына и думала: «Наверное, ты и плакал так часто, потому что не слышал наших голосов, иначе нежные, любящие интонации обязательно успокоили бы тебя. Мой дорогой кудрявенький ангелок! Уже миновал тот возраст, когда можно было обойтись тем, что побренчать погремушкой, поцеловать, подбросить в воздух, поводить за ручку. Теперь надо чему-то учить. Но как?»

Как донести слово?

Что ответить вопросительным глазкам?

Зачем так больно щемит сердце?

Где искать выход?

Почему горькая чаша — именно мне?

Вопросы, накапливаясь, доводили до изнеможения. Ответов на них не было и создавалось ощущение леденящей пустоты в сердце. Посторонний тут не поможет, как, например, нельзя помочь человеку, отчаянно боящемуся высоты. Можно один раз подать руку, вместе сойти вниз, но спасти от самого страха невозможно. Каждый должен выкарабкаться сам, собственными усилиями преодолеть.

«Почему сын не слышит?» Врачи не смогли ответить на самый горький вопрос в моей жизни. Они разводили руками: наследственности нет, родители неболеющие и непьющие (этот фактор всегда подчеркивался и обижал), во время беременности не болела. Правда, роды были тяжелыми — так ведь кто будет ворошить? Многие через это проходят — и ничего, проносит. Почему же не повезло мне, почему именно здесь удача споткнулась?

Так я думала тогда. Проще всего кого-то обвинить, на кого-то обидеться. Я хочу предостеречь вас. Иначе обида (а она почти всегда появляется в такой ситуации) — на конкретных людей или на судьбу вообще — захлестнет вас и помешает трезво проанализировать ситуацию и жить дальше с тем, что дано.

Все, что в жизни происходит, следствие длинной цепочки мыслей и действий, совершаемых нами, нашими родителями и родителями наших родителей. Цепочка настолько длинна, что в ней трудно найти звено, ставшее причиной случившегося.

Только через много лет я поняла, почему и для чего дано было мне испытание...

Я сама пыталась поставить диагноз, анализируя все «почему». Наверное, самая главная причина — присущее мне с детства обостренное восприятие мира; я болезненно переживала любую несправедливость, все радости и горести пропускала через себя. Спустя годы я начну это понимать, научусь защищаться, не терзать себя понапрасну там, где сама не в состоянии что-либо изменить. А в тот период излишняя эмоциональность повредила не только мне, но и тому, кто уже был внутри.

Однажды я прочитала фразу: «Души детей сами находят себе родителей». Наш малютка постучал к нам. И не ошибся.
Глава II. Об ошибках и непедагогичных методах

Духовные врачеватели прежних времен

высшим средством лечения души,

возможным для человека,

считали встречную исповедь.

Моя жизнь словно разделилась на три русла. Первое знакомо каждой женщине: работа, дети, домашние заботы. Второе — упорные занятия с сыном. Третье — бесконечные поездки к докторам и знахарям. Я подробно рассказываю о своих ошибках, чтобы, повторяюсь, предостеречь вас. Мы потеряли много времени. Неугасающая надежда вернуть сыну слух помогала; нам жить, но она же и мешала. Занятия по специальной; методике практически не проводили: зачем нам методика для глухого ребенка, если своего мы все равно вы лечим? Я, в основном, уделяла внимание обычным общеразвивающим упражнениям, а такие моменты, как протезирование, постоянное ношение слухового аппарата, вытягивание звуков, остались на заднем плане. Этим занимались, но слишком мало. Единую систему обучения глухого ребенка нам никто не объяснил. Может, и пытались, но мы ее в тот момент не уловили. Наверно, потому, что для меня, той испытание оказалось слишком сложным, необычным и болезненным.

По крупицам мы составляли представление о целом: какие-то знания выносили из сурдологического кабинета, какие-то — из разговоров с родителями таких же, как наш сын, детей. К сожалению, не было впереди маяка, на который мы смогли ориентироваться в наших потемках. В те далекие дни я даже представить себе не могла, какой каторжный труд стоит за чужими, незначительными, на мой взгляд, успехами. Только через много лет крупицы опыта, как мозаика, сложатся в картину, да и то незаконченную (сколько еще неизвестного впереди?). Эту картину мы складывали сами — не по шаблону, без образца, поэтому она получилась индивидуальной и неординарной.

Я хочу рассказать вам о процессе создания этой «картины» — день за днем, год за годом. Возможно, из моего опыта вы сможете почерпнуть что-то полезное для себя. Не копировать, а творчески перерабатывать, и соизмерять со своими силами и способностями. Одинаковых детей нет, и бесполезно искать универсальные средства обучения и воспитания.

Есть вспомогательная литература. Но она написана специалистами-профессорами, сурдопедагогами. Я же, как мама, подхожу к проблеме несколько шире. Я знаю, что для родителей глухого ребенка важно не только научить малыша читать, мыслить и жить — нужно самим преодолеть множество психологических барьеров, выстоять и не сломаться.

К тому времени сыну было чуть больше года. Я уже вышла на работу. (В нашем окружении большой редкостью была неработающая женщина.)

К счастью, мы с мужем трудились в разные смены, поэтому днем он привозил сына ко мне на работу на велосипеде, сам мчался на завод, а потом уж я с малышом возвращалась домой.

До дома мы добирались долго. Сын, сделавший первые шаги в 11 месяцев, после болезни стал ходить неустойчиво — он падал через несколько шагов. Каждое падение сопровождалось истерикой, нежеланием идти дальше, а чаще — нежеланием идти в нужную сторону. Коляску игнорировал. Он любил ее катить без моей помощи, часто переворачивал ее, и опять — крик и капризы. Картина знакомая. Но не каждой маме приходилось ежедневно в обязательном порядке так далеко ходить. К тому же я не могла по дороге что-нибудь рассказывать ему, своей интонацией задать нужный тон прогулке. Он шел, его глазенки бегали по сторонам, а я была вне поля зрения. И как ему рассказать? Разве что показать пальцем на какой-то предмет и выражением лица попытаться выразить свое отношение к нему?

Дома нас ждали занятия. План на день я составляла заранее. Тетрадная страница — на один день: задания для себя, для мужа и для дочки. Обычно я писала план сразу на неделю, стараясь чередовать занятия и разнообразить их.

Приведу для примера несколько страничек из своих дневников, возможно эти образцы помогут вам при составлении ваших собственных планов.

1 мая (3 года 4 месяца)

1. Медленно разматывать нитку с катушки и тянуть «а-а-а». Сматывать быстро и в ритм произносить «па-па-па».

2. Ходьба с перешагиванием через мелкие предметы (высота 5-10 см).

3. Рисование. Воздушный шар на ниточке.

4. Катить мяч в цель, сбивать им кегли.

5. Развивать понятия «большое» и «маленькое».

6. Повторить игру с хлопками, постепенно сокращая паузы между ними.

7. Повторить по табличке слово «кукла», обыграть его. Учить баюкать куклу.

8. Подражание перед зеркалом, надувание щек. Менять выражение лица: хмурое, озабоченное, угрожающее, веселое, сонно-вялое.

1 мая (4 года 4 месяца)

9. Повторить слова (части тела). Ввести новые слова: «зубы», «лоб».

10. Слушать музыку с головными телефонами, учиться отбивать ритм.

11. Разучивание танцевальных движений: присядка, хлопок с выставлением ножки.

12. Ввести и отрабатывать новые глаголы «встань», «сядь».

13. Ходьба по узенькой ленточке, руки — в стороны.

14. Игра на тренировку слуха по счету. Повторить числительные (с барабаном).

15. Рисование. Учить рисовать человечка с повторением частей тела.

16. Складывать слова из букв по памяти.

В тазах плавали резиновые уточки и рыбки — на них мы дули. Сдували со стола мелко нарезанную бумагу и пластмассовые легкие шарики. Сдували ватку, прилепленную к носу. Я вычитала, что у глухих, в связи с отсутствием речи, часто недостаточно развиты легкие. Поэтому на дыхательные упражнения обращали особое внимание.

Нравилось сыну кручение всяких предметов. Мы приобрели маленькие игрушки — юлы и волчки. Сын, совсем еще крошка, с огромным удовольствием раскручивал их двумя пальчиками, и они весело крутились под общий восторг. Мы соревновались. Его волчки танцевали дольше.

Потом у нас появился игрушечный набор: молоток, щипцы, гаечный ключ и отвертка (они сразу стали любимыми игрушками). Юный мастер ходил по квартире и пластмассовой отверточкой «закручивал» невидимые шурупы на мебели, на полу, даже на наших ногах. Впоследствии уже с настоящими инструментами он работал красиво и профессионально.

Мои дети любили забавную игру. Дочка показывала маленькому братику игрушку или картинку с изображением какого-нибудь животного и имитировала его движения. Сын с удовольствием повторял. Дети прыгали, ползали по ковру, резвились, одновременно познавая мир. Позднее мы учили малыша сравнивать поведение людей, их привычки с повадками животных.

Арсенал наших возможностей, отсутствие словарного запаса не давали подойти к теме по-другому. Когда сыну было около пяти лет, он поставил меня в неловкое положение, назвав уважаемую мной женщину коровой. Благо, речь была невнятная — не прозвучали звуки «к» и «р». Потом я спросила, почему он так сказал? «Но она же толстая, как корова!» — был его ответ. Ну вот, чему учили — то и получили. Впоследствии я стану замечать, что он понимает все буквально.

Раньше муж работал художником, поэтому ему поручались занятия художественного направления: рисование и лепка. Однажды, придя домой, я застала такую картину. Чтобы ее описать, должна сделать отступление, иначе будет непонятно. У сына с младенчества был плохой аппетит. Любой пище предпочитал любимое: крошил печенье в чай или молоко — и все, другого ничего не хотел. Мы переживали, что у него из-за этого будет нарушение обмена веществ, авитаминоз, и шли на все, лишь бы уговорить съесть полезные продукты. Дедушка, выросший в голодные послевоенные годы, возмущался: «Пусть проголодается за день — сам все съест!» Пробовали. Бесполезно. Не корми целый день — он и не вспомнит, совсем аппетит пропадает.

Итак, папа с сыном сидели на кухне за столом. На тарелке лежали вылепленные из печеночного паштета кубики, шарики и другие геометрические фигуры, и сын съедал их одну за другой. Папа искренне радовался собственной изобретательности.

Непедагогично? Согласна. Но если бы мы на каждом шагу не шли на компромиссы и с педагогикой, и с психологией, мы бы не достигли и половины из того, что есть.

Однако (ведь палка о двух концах) нельзя делать постоянных снисхождений. Сказал: «Нет!» —сдержи свое слово. Постарайтесь вырабатывать в семье единые требования к ребенку. Как часто несогласованность взрослых создает путаницу в детском сознании! И еще, очень важное: не относитесь к глухим детям как к больным, позволяя им все, что угодно, и выполняя любое желание. Ваша ошибка впоследствии будет очень дорого стоить и вам, и вашему ребенку.

Конечно, сейчас мне трудно с хронологической точностью воспроизводить события, да это и не обязательно.

По-моему, до двухлетнего возраста у нас появилось только два звука, я имею в виду осознанные, которые малыш произносил вслед за нами. Остальное — лепетное, нечленораздельное, повторяющиеся много раз слоги — я в счет не беру.

Звук «у» мы ставили с помощью воздушного шарика, касаясь его губками и улавливая ими вибрацию. Звук «а» — раскручивая нитку с катушки или клубка, тянули голосом «а-а-а»... Одновременно учили ребенка контролировать наличие звука по вибрации на гортани.

Начав учиться вместе с нашим мальчиком, мы каждый день узнавали много нового, развивающего нас самих. Постепенно осваивали систему обучения глухих детей звукам, познавали технику произношения каждого звука.

Например, при произношении звука «н» ощущается вибрация носа, «м» — вибрация щек, «и» — темени, «в» — верхней губы.

На руке можно ощутить толчок выдыхаемого, воздуха от звуков «к», «х», «п», «т». Теплую струю дает звук «ш», холодную — «с».

При произношении слогов «па» и «та» колеблется ватка, поднесенная ко рту, а от выговаривания слогов «та» и «фа» запотевает поверхность зеркала.

Силу голоса ощущаем, приложив руку к гортани или груди.

Все было новым, необычным, поначалу казавшимся недоступным и невыполнимым.

Первыми словами были «папа», потом — «баба», а вот над словом «мама» трудились полгода. Сейчас, имея за плечами опыт, слово «мама» я могу поставить у ребенка за одно занятие. А тогда оно никак не получалось! И вот в день учителя (мой профессиональный праздник) сынуля, сидя у меня на руках и глядя в глаза, четко сказал: «МАМА!», хотя его никто и не просил. Описать мои чувства невозможно. Он как будто ждал праздника, чтобы преподнести сюрприз. Ему было тогда около двух с половиной лет. Преподнесение сюрпризов станет характерной чертой моего сына. И в хорошем смысле, и наоборот.

Честно говоря, я не преследовала цель превращать мою книгу в методическое руководство. Но как не сделать исключение для самого дорогого для ребенка слова?

Прижмите ладошки ребенка к своим щекам. Загляните ему в глаза глубоко-глубоко. Почувствуйте его (непременное условие), тогда и он почувствует, чего вы от него хотите. Протяните слово, протягивая каждый звук: м-м-м-а-а-а-м-м-м-а-а-а. Тянуть согласную (чего мы никогда не делаем) необходимо, чтобы ребенок своими чуткими ладошками принял вибрацию ваших щек. Протяните слово с огромной любовью, верой и надеждой — и у вас получится с первого раза.

С появлением в словарном запасе ребенка слов «мама», «папа» сразу следует оформить фотоальбом с фотографиями членов семьи (постепенно увеличивая их количество) и сделать под ними надписи печатными буквами. Сначала — просто «мама», позднее — добавлять имя. Фотоальбом понадобится, когда начнется невероятно сложная работа над понятиями: двоюродный, племянник, зять и т. д.

Говоря о занятиях, хочу сразу уточнить: удачным считался день, если мой план выполнялся хотя бы наполовину. Мы ловили каждый удобный момент, чтобы увлечь малыша намеченным на сегодня занятием. Если же видели, что он с удовольствием занялся совсем не за планированным делом, сразу переключались сами — чтобы не прерывался процесс обучения.

Когда есть интерес — процессы восприятия и за поминания идут значительно быстрее. Иначе получается так: сейчас ребенок расположен к занятиям, но нам некогда. Потом мы решили провести занятие, а он — не хочет. Взаимное напряжение, нервозность.

Мы всегда перестраивали свои планы. Между прочим, в жизни умение быстро перестроиться под изменившуюся ситуацию очень помогает. Лично я, благодаря многолетним занятиям с сыном, в совершенстве овладела техникой гибко меняющегося режима.

Наш смышленыш быстро все понял и в дальнейшем сам начал диктовать план действий. Повернуть его к нашему плану стало сущим наказанием. Пришлось менять тактику. Я постаралась влюбить сына в те занятия, которые были важнее. И со временем это получилось. Когда он подрос, чтение стало для него необходимостью, ведь, общаясь без дактиля (дактиль — пальцевая азбука) и жестового языка, другого пути к пониманию просто не существовало. Он переписывал все подряд, по ходу запоминая. Но упражнения с языком перед зеркалом и кропотливая работа над произношением навсегда остались нелюбимыми...

Конечно, занятия продвигались не так, как мне хотелось бы. Причиной тому — и капризы ребенка, и лень, и привычка многое оставлять на потом, и острая нехватка времени. Но, так или иначе, жизнь изменилась: теперь весь мир, все интересы и желания сфокусировались на одном — на нашем сыне. Кинотеатр (я имею в виду взрослые сеансы) мы посещали, может быть, раз в полгода. Зато смотрели детские фильмы, посещали всевозможные детские мероприятия, ездили в цирк, зоопарк. В гости ходили только к тем людям, которые воспринимали нашего сына так же, как мы. Многие смотрят на глухих детей как на нечто диковинное, не понимают их и не пытаются понять, наладить с ними контакт. То ли боятся, то ли стыдятся. В нашем намного сузившемся кругу общения мальчика любили и уважали.

Не поймите превратно. Мы не стеснялись своего ребенка. Боже упаси! Через неотпускающую боль он и его достижения, добытые с таким трудом, были нашей гордостью. А что не со всеми общались... Вы знаете, наличие рядом глухого ли, слепого ли, другого инвалида, как лакмусовая бумажка, проявляет человека и его человеческие качества. Хоть внешне это не всегда заметно, но я все равно чувствую...

Может, поэтому сын рос без комплексов. Постоянно общаясь со слышащими людьми, он учился общению с нами, а мы учились у него.

Или потому, что круг общения был сравнительно небольшим, или же по другой причине, но с тех пор повелось так: с родственниками, друзьями он — один; с малознакомыми, чужими — другой. С первыми он постоянно разговаривает, что-то спрашивает, шутит. Со вторыми — просто молчаливый сторонний наблюдатель: кивнет, редко слово вставит. Он тонко чувствует людей, понимает, кому интересен он сам, а кому — только его необычность.

Глава III. Надежда, позвавшая в дорогу

Струны души могут оборваться,

если натянуть их слишком туго.

Бальзак

Вспоминаю нашу с сыном первую дальнюю поездку в Киев. (Спасибо друзьям; сколько наших приездов ohj выдержали, терпеливо водили по различным институтам и кабинетам.)

Всегда, как бы ни было трудно, внешне я держалась да и мой сын не позволил бы мне расслабиться. Каждую минуту я готова была ему помогать, объяснять, быть актрисой с выразительнейшими мимикой и жестами. Hi каждый мог заметить, что было у меня внутри.

Моя книга — о том, что всегда оставалось за кадром. Зачем я это пишу? Зачем сдираю повязку с раны, длиною в жизнь, с зарубцевавшегося уже конца? Больно, но иначе не стоило бы браться за перо. Те родители, I которым я в первую очередь обращаюсь, поймут здесь каждую строчку. Они вспомнят и каждый свой неопытный шаг, и каждую поездку к специалистам. Между мной теперешней и той, делающей первые шаги,— огромно расстояние. За это время я успела многое понять, многому научиться. Только тем, кто прошел через испытания, станут близки и понятны строки Баратынского:

Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам;

Не испытав его, нельзя понять и счастья.

А тогда... Консультации в киевском институте ничего нового нам не дали. Областные сурдологи были правы, отговаривая меня от поездки: «Поберегите свои нервы, время и деньги!» Только киевский психиатр оказался Колее «чутким» психологом (я бы хотела взять в двойные кавычки). Его ироничный голос много лет звучал у меня в ушах: «Мамочка! Да вам самой не ездить надо, а лечиться! И ребенок у вас психически ненормальный!» Где ему было понять, для чего я ехала? Выйдя из его «Кабинета, я потеряла сознание.

Да, мой сын вел себя не совсем хорошо, но ему еще не «было полутора лет; Накануне мы вышли из первого в его жизни самолета, который из-за нелетной погоды полдня продержали в другом городе.

Мой ребенок не был психически ненормальным. Он просто хотел спать, есть. Он не привык еще к хождению по кабинетам. Когда ему исполнится 12 лет, он сам станет для меня поддержкой. Но тот психиатр об этом не знал.

Я потеряла сознание не потому, что такая слабонервная. Столько к моей усталости всего прибавилось! Подимаясь в кабинет психиатра, мы втроем застряли в лифте между этажами. А когда лифт ломается, то гаснет свет. И в темноте нельзя ничего объяснить глухому малышу. Можете себе представить, под какой аккомпанемент мы провели 20 минут, пока не устранили поломку. К Нередко люди, попадая в экстремальные ситуации, говорят: «Я этого не выдержу!» И действительно, не выдерживают, заболевают, становятся неспособными сопротивляться и — жить. А человеческий организм обладает колоссальными возможностями, о которых мы даже не подозреваем.

Есть выражение: «Страшен не сам стресс, а то, как человек к нему относится». У вас стресс? Пережили — и забудьте. Не вспоминайте, не рассказывайте о нем, живите сегодняшним днем, сегодняшними впечатлениями. Ваша жизнь — сплошные стрессы? Ну и что? К этому тоже можно привыкнуть. Надо научиться о неприятностях забывать. Я не призываю бежать или отворачиваться от трудностей — нет, свой крест нужно донести. Но ежеминутно жалеть себя, сравнивая с другими, благополучными, растравлять душу, по десять раз на день пересказывая случившийся инцидент, накалять и без того повышенное напряжение — значит, самому себе копать могилу. А заодно и своим близким: ведь вы все в одной связке.

Так я думаю сейчас.

А тогда я тоже не всегда могла справляться со стрессами, которые вместе с криком ребенка и множеством житейских проблем придавливали, как каменная глыба, не давая возможности расправить плечи, вздохнуть свободно. Хроническая усталость и недосыпание породили заболевания, которые также становились хроническими...

И все же в Киев мы съездили не напрасно. Мы попали на прием к внимательному врачу-гомеопату. Целый час она обо всем расспрашивала, до мельчайших подробностей. И сказала: «Глухоту, я скорее всего, не вылечу, но все остальные неприятности постараюсь убрать». Ночь просидела над справочниками и по микродозам составила нам лекарство.

Мы лечились дома в течение полугода. Ох, как было трудно! Нас предупредили, что гомеопатическое лечение, при всей своей безобидности, при передозировке все же может доставить много неприятностей. И речь идет не о количестве пузырьков, а о количестве капель!

Мы старались все выполнять по правилам. На кухне висел плакат: «Не забудь дать лекарство!» Тут же, на полочке, стояли три пузырька, все с разными пипетками. Утром — 3 капли одного, в обед — 4 капли другого, вечером — 2 капли третьего. На следующей неделе — другие пузырьки и пипетки, другая дозировка. Через неделю — новый курс, и так далее. Ребенку нельзя было давать чай, кофе, шоколад, лимон. Запрещалось, чтобы в комнате присутствовал запах никотина и алкоголя.

Интервалы между приемом лекарства следовало строго соблюдать. У нас же — работа по сменам, житейские проблемы. Лечение превратилось в настоящее испытание! Но зато наградой стал результат: сын перестал падать, стал лучше спать, его уже не пугали тени по ночам, слегка улучшился аппетит, он стал спокойнее.

Каждая поездка (а их было множество), оставляя неизменным страшный диагноз, добавляла новое к нашему горькому опыту. Всякий раз мы привозили большой лист с назначениями: какие уколы сделать, какие таблетки принимать. Причем лекарства выписывались не для улучшения слуха (болезнь-то неизлечимая), а для улучшения общего состояния организма. Мы никогда не выполняли этих назначений. Почему? Постараюсь объяснить.

Каждая таблетка, каждый укол вызывали у моего сына такую бурю протеста и взрыв эмоций, что слышала вся больница. Процедуры выматывали и его, и меня. Может, это подействовало, может, сработала моя интуиция, но мы не делали ничего. Ребенок рос физически здоровым, зачем его мучить, давить на психику. Сама я росла, не зная таблеток, у нас в семье лечились народными средствами.

Только не подумайте, что я советую вам не выполнять назначения врачей. Здесь нельзя советовать. Пусть маме подскажут ее сердце и любовь к своему ребенку. Каждый ребенок индивидуален. И не врач, будь он самым талантливым, а только мама знает своего ребенка, видит каждый его шаг, чувствует каждый каприз и причину каприза. Я ни в коем случае не хочу обидеть врачей. Но мы заходим в кабинет на 10-15 минут. Разве можно за это время докопаться до причины?

Почему я решила об этом написать? Когда моему сыну исполнилось восемь лет, в одном большом городе врач в очередной раз написал целый лист назначений. Другой такой же врач, но уже в нашем городе, просмотрев лист, пришел в ужас: «Вы начали лечиться???» Оказалось, что рекомендованные препараты применяются при лечении тяжелого заболевания, симптомов которого у нас и в помине не было. «Если бы вы уже начали давать эти лекарства ребенку, его бы, наверное, нельзя было спасти!» А перед моим мысленным взором предстали все - листки со всевозможными назначениями. Сколько их уже было! А сколько еще будет!!

Наука не знает способов лечения глухоты. А кроме нее, что у нас имеется на сегодняшний день?

Нервозность? Раздражительность? Постараемся сами быть выдержаннее, создать максимально спокойную обстановку в доме. И со временем, когда ребенок научится нас понимать, нервозность пойдет на убыль.

Чрезмерная активность с вытекающими отсюда последствиями? Ну а кто сказал, что это надо лечить? Вытекающие последствия — шалости и хулиганство, конечно, трудно вынести, но не надевать же на ребенка смирительную рубашку? Сумейте направить неуемную энергию ребенка в полезное русло. И, поверьте, результат окажется лучше, чем у «не трудных» детей.

Сейчас я отвлекусь на один абзац, забегая на много лет вперед. Я работаю сурдопедагогом. Часто ко мне на занятия приезжает мама с глухим мальчиком — тем самым, познакомившись с которым, я решила поменять профессию. Ребенок умненький, но необычайно подвижный и своенравный — в общем, трудный. Измученная мама, глядя на моего сына, не раз признавалась: «Мне легче жить от мысли, что мой сын, может быть, когда-нибудь будет таким же, как ваш: умным, спокойным, воспитанным!» (Она, конечно, преувеличивает, но не специально. По сравнению с ее сыном мой сейчас, действительно, «спокойный и воспитанный».) Так сегодня говорят про моего ребенка, которого в свое время от «трудностей »-хотели лечить уколами и таблетками.
Глава IV. «Лезь!» «Трогай!» «Не молчи!»

Учитель и ученик растут вместе:

обучение наполовину учение.

«Ли Цзи»

(Трактат о правилах поведения)

Мы вернулись из Киева, и наши занятия продолжались. Собственно, они не прекращались и во время поездки. Я старалась каждую свободную минуту что-то показать, попытаться объяснить, попросту обратить внимание. Дома нас ждали любимые мозаики, пирамидки, простейшие конструкторы. Мы занимались с парными картинками, с картинками, разрезанными на две части, а чуть позднее — на 4 и больше частей. Все это наш малыш любил. В нарядный мешочек улеглись игрушки: коровка, лошадка, птичка, котенок и так далее. И каждый день мы повторяли лепетные слова: му, тпру, пи-пи, мяу и остальные.

Разучивая лепетные слова, при их многократном (не подходит слово, надо бы написать миллионнократном) повторении нельзя пользоваться одной и той же игрушкой или картинкой. Ребенок, что очень характерно для всех глухих детей, поймет однозначно, что именно показываемая игрушка (и только она) есть птичка, например. Старайтесь чередовать: сегодня — одна игрушка, завтра — другая, послезавтра — картинка, потом — живая птичка на улице.

Называть игрушки маленькому ученику не хотелось. Глухому малышу, никогда не слышавшему в своей жизни ни одного звука, непонятно, для чего он открывает и закрывает рот, вызывая вибрацию то гортани, то щек, то носика. И вдвойне непонятно ему, почему именно этим странным играм взрослые уделяют так много времени и придают особое значение. Ребенок по-своему протестует против этого.

Глухие малыши капризничают своеобразно. Пронзительно громкие вопли (сами-то не слышат, что слишком громко), истерики, швыряние игрушек — понятно. Но у них есть еще один прием, свойственный глухим детям. Они закрывают глаза. И все. Бесполезно ругать, показывать что-то. Его нет. Он там, где ему совершенно спокойно, тихо и удобно. И тут все зависит от нас, от того, как мы сумеем заинтересовать его и увлечь.

§ Никогда нельзя насильно заставлять ребенка заниматься.

§ Иногда замечаю, как в кабинете мама (или папа) моего маленького пациента незаметно показывают кулак: мол, подожди — я тебе дома покажу. Уберегите детей от такого неумного подхода! Не убивайте в них интерес к познанию мира окриками, угрозами и наказаниями! Заинтересуйте, увлеките его! Сыграйте сами так «вкус но», чтобы ему захотелось попробовать. Не получает я? Значит, плохо стараетесь. И не надо обижаться, я имею право так говорить: сама через это прошла. Сделайте так, чтобы вашему ребенку всегда было интересно рядом с вами, чтобы он каждую минуту узнавал, познавал, удивлялся.

«И упаси вас Боже быть вознесенными родительским самомнением и оттуда, с высоты собственного величия, брякнуть своему ребенку: «Так у тебя никогда ничего не получится». Или что-нибудь в этом роде.

— Чтоб у тебя руки отсохли,— восклицает нервная мама, подбирая с паркета осколки разбитой чашки. Так ведь действительно могут отсохнуть! Подрастая, парень ну никак не может приложить руки к делу, все из них валится, все получается как-то не так. А кто виноват? Всегда следует помнить, что слово в устах родителей — это огромная сила. Так пусть она будет созидающей. Почаще повторяйте ребенку что-нибудь вроде: «Ты мое солнышко»,— и это запечатлится на его лице. И потом, уже будучи взрослым, такое лицо сияет как солнышко. Спасибо маме!

А если мама или папа скажут своему сыну: «Ты дурак»,— то это также отразится на выражении лица. И потом оно будет носить угрюмые, какие-то дурацкие черты. Очень часто маски, которые носят люди, совершенно не похожи на их истинный духовный мир. Просто эта маска — слепок со слов родителей» (Из книги А. Левшинова «Соль жизни»).

С утра до вечера мы твердили понятия «дай» и «на», стараясь, чтобы ребенок понял их значение, чтобы начал ими пользоваться. Конечно, его обижало, когда мы не давали что-нибудь до тех пор, пока не скажет «дай». Он капризничал, упрямился, но мы-то, в отличие от него, знали, как важно не только показывать пальцем, но и произносить.

Пока еще, не имея возможности разговаривать с ребенком, мы своей мимикой, эмоциями заполняли пробел. Малыш подражал нам. В своем возрасте он уже отличался от слышащих сверстников тем, что одними глазами и мимикой лица мог воспроизвести целую гамму интонаций, чувств, показывая свое отношение к происходящему и всему увиденному.

Мы подобрали набор парных игрушек. Один я брала в руки, а другой раскладывала перед ним на столе. Сын закрывал глаза или отворачивался, а я накрывала платочком одну игрушку (желательно, из тех, что он мог назвать лепетным словом). Ребенок поворачивался, и я с интригующим видом, на какой только была способна, разводила руками или пожимала плечами: что же под платочком? Сын загадочно улыбался и начинал мыслить. Я не оговорилась — мыслить; ведь для двух-, трехлетнего малыша предложенное задание — непростое. Потом он сам выступал в роли учителя и прятал. Я специально ошибалась, придавая своему лицу глуповатое выражение. Сын взвизгивал от восторга, причем это был отличный повод, чтобы повторять игру. Позднее он научился хитрить и, выступая в роли ученика, нарочно называл неправильно. И тогда уже я разыгрывала восторг, как бы не понимая его хитрости.

Такой же эмоциональной и любимой стала игра с солнечным зайчиком. Каждый раз, когда в комнату заглядывало солнышко, сын доставал зеркальце и с огромным наслаждением следил, как веселое яркое пятнышко продвигалось по комнате, перепрыгивая с одного предмета на другой, подчиняясь его движениям.

Кстати, о движениях. Я видела, что с координацией движений есть проблемы. Во-первых, сын очень поздно научился держать голову. В тот период не оказалось рядом внимательного врача, который бы на это обратил внимание и попытался найти причину. Только через много лет я узнала, что это особенность почти всех глухих малышей. Во-вторых, сын после болезни плохо ходил и часто падал. Правда, после гомеопатического лечения появились ощутимые сдвиги, но какая-то неуверенность в движениях чувствовалась. И поэтому занятиям, улучшающим координацию движений, как и упражнениям, связанным с дыханием, мы уделяли особое внимание.

Это были несложные элементы зарядки, хождение по доске, по наклонной плоскости, развитие умения пронести предмет на вытянутой руке или на голове. По мере роста ребенка задания усложнялись. Так, например, обыкновенное хождение по доске заключает в себе множество вариаций, игр и придумок. Маленький ребенок не любит много раз повторять одинаковые движения, поэтому постарайтесь каждый раз обыгрывать, придумывая какой-нибудь вид задания. При этом нужно быть не просто актером, своей эмоциональностью увлекая ребенка, но и большим выдумщиком.

Часто в больничных очередях я наблюдаю знакомую всем картину: малыш капризничает, ему непонятно, зачем он здесь, в полутемном и душном коридоре, должен сидеть. И действия многих мам сводятся к резким окрикам: «Замолчи!», «Не лезь!», «Не трогай!», «Сиди здесь!». Естественно, после таких, мягко говоря, неумных воспитательных приемов ребенок начинает капризничать еще больше, потому что детям как раз-таки и свойственно не сидеть спокойно, а куда-то лезть и что-то трогать — в общем, познавать. И если ребенок закапризничал сильнее, многие мамы переходят к более действенным мерам: шлепают своих любопытных и непоседливых детей по мягком} месту. Тут уж безобидные капризы переходят в вопли. Горько становится на душе!

Природа наделила человека прекрасной возможностью общаться, разговаривать. Почему же не использовать эту возможность здесь, почему не рассказать ребенку что-нибудь интересное, не вызвать его на диалог, в результате которого он получил бы много полезного? Когда слушаешь мам уже повзрослевших детей, жалующихся, что те не читают, ничем не интересуются, плохо учатся в школе, хочется напомнить, как они своими окриками связали детскую энергию, ум и желание познавать. Тогда было удобнее, чтобы ребенок сидел спокойно, безучастный ко всему вокруг. За что же теперь его винить?

Мне нравится пословица, услышанная от преподавателя психологии: «Посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу». Вы только вдумайтесь, какая в словах мудрость заложена! От одного поступка может зависеть судьба! А мы необдуманно бросаем слова, сеем поступки, неправильно живем. На что же мы потом жалуемся, кого виним, сетуя на неудачную судьбу? Что посеяли, то и собираем.

ГЛАВА V. Заложить фундамент своей системы

Если я не сделаю этого — кто сделает?

И если я не сделаю этого прямо сейчас — то когда же мне это сделать?

Но если я сделаю это только для себя самого — то кто я?

Гиллель, еврейский мудрец

Расскажу о поездках в кабинет сурдопедагога, находившегося в областном центре. Старались появляться там регулярно, но не всегда получалось. Не хочу обидеть педагогов, но наши поездки были почти безрезультатными. Чтобы объяснить, почему,— нарисую всю цепочку, предшествующую 30-минутному занятию. Пусть сурдопедагоги поймут меня и простят.

Каждая поездка в областной центр была настоящим испытанием наших сил. Трудности возникали с самого утра. Малыша нужно пораньше разбудить. Зачем? Не - способен маленький глухой ребенок понять, что сегодня надо ехать на занятия. И самый гениальный педагог не смог бы донести в доступной форме до глухого крошки цель и необходимость поездки.

И потом, став постарше, когда, вроде, и внял нашим объяснениям, в его поведении мало что изменилось: какому ребенку нравится находиться целый день в разных видах транспорта, в спешке и людской сутолоке.

Встали, нужно одеваться. Сын был очень щепетилен в одежде. Понравится что-то — с него не снимешь. Постираешь на ночь, а утром одеваешь его в любимые рубашку и брюки. Но случалось, не успевала приготовить. На занятия в грязном не поедешь, а его бесполезно убеждать («Хочу вчерашнее»). А погодные изменения? Все дни стояла теплая погода, бегал в резиновых сапожках; они ему понравились, он к ним привык. Утром — мороз; достаю теплую обувь, ведь ехать далеко. Но ему непременно хотелось одеть старые, привычные и полюбившиеся сапоги.

«Холодно», «тепло» — объяснить это глухому малышу сложно. Можно, но нужно время. А у меня его нет в это утро, я не рассчитывала на дополнительные проблемы. К тому же в нашей семье так сложились отношения с детьми, что с позиции силы и давления мы никогда не действовали. Не объяснив, заставить — такого не было раньше, нет и сейчас. Только убедить, привести доводы, чтобы понял: так надо.

Поэтому всякое бывало. И по морозу в резиновых сапогах, и по жаре в теплой куртке, и в старой, затрапезной, но любимой одежде. Конечно, все это не столь важно по большому счету. Но какая-то часть сил на преодоление сопротивления уходила. Хотя, с другой стороны, наверно, так мы и закалялись: перемерзли в резиновых сапогах, пропотели в теплой куртке — но пронесло, не заболели. Экстремальные условия бесконечных поездок приучали малыша адаптироваться к любой обстановке.

Наконец, оделись. Теперь бы побыстрее дойти до вокзала. Но и здесь все не так просто. Когда гуляем, сыну интересно и пробежаться, а когда спешим, хочется идти медленно и почему-то в противоположную сторону. До вокзала я добиралась, взвинченная от мысли, что опоздаем, а ребенок, которому не было и двух лет,— страшно недовольный, что посягают на его свободу. Он протестовал. И протесты выглядели далеко не безобидно.

Следующее звено в цепочке: билет в кассе. Очередь всегда необъятная. Сейчас, когда с интервалом в несколько минут курсируют маршрутные такси, трудно представить, что когда-то было иначе. Взять билет без очереди желающих много: и пенсионеры, и инвалиды, и беременные, и такие же, как я, мамы с маленькими детьми. Кого-то очередь пропустит, выдержит, на ком-то сорвется...

Наконец-то мы едем в автобусе (чуть больше часа), рисуем пальчиком на стекле, рассматриваем книжку, катаем машинку. Все необходимое (книжки, игрушки, сладости, питье) с вечера лежало в сумке, т. к. я знала, какой день мне предстоит. Приехали. Но до желанной цели пока далеко. Нужно ехать еще двумя видами транспорта. Опять огромные толпы людей. Маленькому ребенку не понять, за что мучает его мама, зачем притащила в это неприветливое, если не сказать — злое, место. Он начинает капризничать с утроенной энергией.

Особая история с автобусом № 20, который должен довезти нас до областной поликлиники. Автобус не баловал частым появлением, толпа накапливалась еще больше, чем на вокзале. И ехали-то мы всегда в «часы пик». А наш кабинет работает до 15часов и там тоже своя очередь.

Ждем долго, и много искушений рядом — киосков со всякой всячиной. Ребенок начинает требовать справедливого вознаграждения за все свои мучения. Хорошо, если его желания совпадали с моими материальными возможностями. К тому же у меня был принцип: не покупать всякий раз по требованию ребенка то, что ему захочется. Только необходимое.

Я часто наблюдала, как дети постарше и попонятливее тянут из родителей все, даже те копейки, которые отложены на хлеб. Я не хотела, чтобы у нашего сына развивалось неправильное отношение к труду родителей и к семейному бюджету. На первых порах мои принципы стоили мне дорого, только через годы я смогла оценить их правильность.

Маленький сын, естественно, не догадывался о моих педагогических экспериментах. На автобусной остановке он шел на штурм моей принципиальности с применением крика, слез, кулаков (было и такое, чего греха таить) и бега на короткие дистанции. Я выдерживала осаду.

Подъезжал автобус. Сколько раз получалось так, что он, долгожданный, появлялся, а мой сын, не понимая важности момента, убегал. Я гналась за ним и, в результате, автобус уезжал без нас.

Наконец, больница. На территории ее красиво: елочки, скамейки, какие-то деревянные фигуры. Ребенку хочется расслабиться, побегать, посидеть, подышать воздухом. Но я спешу. С усилием (не физическим, а применяя артистические и педагогические способности) я завожу маленького мученика в здание. Первым делом веду в туалет, потом присаживаемся в столовой, чтобы перекусить. Сын жует, я отдыхаю, поглядываю на часы. Следующий этап — фильтр. Ребенка взвешивают, смотрят кожу, проверяют голову на наличие насекомых. Ему процедуры не нравятся: не слишком ли много неприятного за один день для маленького мальчика?

Добрались до кабинета. Ждем своей очереди, беседую с родителями. Наблюдаю за детьми и словно сыплю соль на рану. Пока общалась с обычными людьми, моя боль как бы отодвигалась, я не думала, точнее, старалась не думать о самом страшном и трудном. Но как только я встречалась с себе подобными родителями, мои собственные проблемы проступали чудовищно четко. Растравив свою душу, я входила в кабинет.

Вожделенный кабинет, куда мы добирались полдня! Пока со мной беседуют, делают записи в карточке, сыну предлагают пустячное задание. Он милостиво соглашается— с подобным он дома справляется, не глядя. Выполнил — и на этом его внимание, интерес и силы исчерпываются. Когда педагог начинает работать с ребенком, малыш уже сошел с дистанции. Он устал, по своим возрастным особенностям не готов к подобным нагрузкам. Те успехи, которых мы с трудом добивались дома, здесь никто не видит — он их не показывает. Зато показывает плохое, на что был способен: отворачивается от тети в белом халате, убегает за дверь, тянет меня за собой, капризничает, канючит. Я переживала, краснела. Что-то мне говорили, рекомендовали, я записывала. Но глазами следила за ним, стараясь вовремя среагировать и не допустить компрометирующей выходки, пресечь зарождающийся каприз, грозящий перейти в бурю. И сама уже сидела уставшая, отупевшая. Слова педагога проходили мимо ушей, мимо понимания.

Занятие? Пародия. Я никого не виню, так сложились обстоятельства, что к единственному человеку, способному нам помочь, мы добирались уставшими и измученными.

Потом обратная дорога. Она была чуть легче, потому что мы никуда не спешили.

Одна моя знакомая, лечившая нашего сына с помощью массажа и трав, всегда требовала, чтобы малыш к ее сеансу был здоровым, выспавшимся и сытым. «Никакое лечение не пойдет впрок,— говорила она,— если ребенок во время процедуры капризничает, на что-то жалуется или чего-то хочет. Он должен быть довольным и веселым. Тогда наш контакт принесет пользу». А разве нельзя то же самое сказать про занятия?

Мало того, что сами понятия «двух-, трехлетний ребенок» и «занятия» несовместимы, мы, взрослые, кроме того, ломаем привычный распорядок дня, заставляем малыша преодолевать препятствия и хотим, чтобы кроха еще и занимался. Мы желали невозможного.

Теперь, наверно, стало понятно, почему нам в кабинете сурдопедагога не поставили ни одного звука.

По каким-то неписаным, но уже сложившимся традициям принято считать, что от воспоминаний о прошлом веет уютом и теплом. Грешно помнить плохое, но ничего не могу с собой поделать. Сейчас, когда у нас есть машина, когда живем совершенно в другом ритме, когда с сыном можно поговорить и все ему объяснить,— я с содроганием вспоминаю то время. Откуда брались силы? Тогда я сама не могла точно ответить, стоят ли эти так называемые занятия затраченных сил и здоровья? И только время показало: любой труд, если он разумный и целенаправленный, дает свои результаты. Вот и мы от поездки к поездке закладывали фундамент своей системы обучения и воспитания. На своем личном опыте я убедилась: глухой ребенок, как и его родители, должен быть великим тружеником с самого раннего возраста. Иначе ничего не получится.

Со временем мой сын менялся: он становился терпеливее, на людях старался вести себя благородно. Все, что накопится за дорогу, он еще выложит дома, выместит на нас все свои обиды.

Постепенно зарождался у него интерес к путешествиям. Сын запоминал, что мама по дороге будет объяснять и показывать много нового и интересного, что будут игры и смешные ситуации, о которых дома «расскажем» папе и сестричке. Ребенок каждый раз ждал от невыносимо-трудной для меня поездки чего-то необычного и яркого.

Как это было сложно1 Сколько горечи и боли надо было загнать поглубже, чтобы сын не заметил. Сколько эмоций выдать, чтобы превратить труднейшую необходимость в увлекательную экскурсию. Было так непросто удержаться на своеобразном пьедестале детского доверия и надежды.

Обучение глухого ребенка речи, знакомство его с нашим обычным миром — это, по сути, формирование его судьбы. Мнение кажется настолько очевидным, что не нуждается в доказательствах. Однако сколько сил и времени я трачу в своем кабинете на то, чтобы уговорить родителей заниматься с их собственным ребенком, мобилизовать свои силы и возможности, а потом заслуженно радоваться успеху. Сердце обливается кровью, когда видишь перед собой маленького глухого человечка с умными, внимательными глазками на нулевой стадии развития; ребенка, который на моих занятиях все схватывает буквально на лету... Нет, мама любит своего малыша: он хорошо одет, в пакетике у него — лакомства и красивые игрушки. Но перестроить жизнь во имя будущего ребенка, напрячься, отдать все силы — для нее это слишком большая и непосильная жертва.

Я работаю недавно, но уже сейчас могу привести очень показательные примеры.

Ребенку 2 года. Развитие — на нуле: ни одного звука, ни, тем более, ни одного слова и понятия. С родителями — совершенно никакого общения. Занимаемся месяц, второй. Результат необыкновенный. Способный малыш узнает несколько слов, называет лепетными словами игрушки из моего чудесного мешочка, выучил некоторые буквы, складывает их в слова, выполняет дидактические задания. Взгляд у него становится осмысленным и живым, он учится понимать то, что я пытаюсь объяснять. По-настоящему он только сейчас начал жить, знакомиться с миром. Но через это же время энтузиазм у мамы иссякает (« Я столько отзанималась с ним!») — и занятия прекращаются.

Мои пациенты исчезают на месяц, на полгода. Дома ребенок постепенно забывает все, что мы достигли с таким трудом.

Через полгода мама появляется снова. Я никогда никому не отказываю. Начинаем все сначала. Я работаю с тем же рвением, у мамы его гораздо меньше (парадокс?). Ребенок тоже изменился: внимание более рассеянное, невоспитанность проявляется резче.

Зачем я так пространно описывала злоключения наших с сыном поездок к сурдопедагогу? Чтобы вызвать жалость? Нет. Для чего подчеркнула нерадивость некоторых пациентов? Чтобы выставить себя в выгодном свете? Два раза — нет!

Жаль детей. Хочу достучаться в закрытые наглухо двери. Может, из-за какой-нибудь из них откликнутся. Одна из мам, периодически надолго пропадая из поля моего зрения, в очередной раз появилась в кабинете и попросила о помощи. «А разве я вам хоть когда-нибудь отказывала? » Оказывается, на этот раз они с мужем захотели, чтобы я приходила к ним заниматься на дом. Я убеждала, что в кабинете удобнее, приводила веские аргументы. Разговора не получалось: она зашла в кабинет с заведомо единственным желанием. В конце концов я согласилась только по одной причине: жаль было способную девчушку, самую способную из всех, кто приходил раньше.

Мой муж, человек редкой щедрости и бескорыстия, вдруг взбунтовался и категорически запретил мне ходить заниматься на дом. «Ты забыла, через какие тернии сама продиралась, чтобы заниматься с нашим сыном? А ей — 15 минут ходьбы до поликлиники. Если человек не хочет трудиться, ты не в состоянии сделать всю работу за нее».

Лишь немногие знают, какого труда стоило получить разрешение на открытие в нашем городе кабинета сурдопедагога. Добивались для того, чтобы облегчить участь мамочек, чтобы не приходилось им ездить за тридевять земель, чтобы сэкономить им время и деньги, чтобы помощь всегда была рядом.
ГЛАВА VI. Занятия, занятия, занятия...

Наши дети — это наша старость.

Правильное воспитание — счастливая старость,

плохое воспитание — будущее горе.

А. С. Макаренко

Чем занимались дома? Всевозможные общеразвивающие игры по обычной детсадовской программе, упражнения на развитие памяти и внимания. У нас уже появился карманный слуховой аппарат. Регулярно тренировали слух — с аппаратом и на голое ушко, за экраном и по губам. Много времени уделяли занятиям перед зеркалом. Незнающему человеку со стороны могло показаться, что мы просто балуемся, кривляемся. А на самом деле подражание артикуляции, т. е. положение видимых речевых органов,— очень нужная работа. Занимались с раннего возраста и со временем упражнения все более усложнялись. Если вначале просто показывали язычок, то потом пошли «горки», «чашки», «лепестки». А такие манипуляции языком, как я по опыту знаю, не у каждого взрослого получаются.

Упражнения по подражанию артикуляции и по произношению — самая трудоемкая и неблагодарная работа. Однако этим надо заниматься всегда, с самого раннего детства. Глухой человек не в состоянии контролировать свою речь. И если не будет упражнений, а периодически — корректировки специалиста, то постепенно речь опять становится невнятной, теряются с трудом поставленные звуки. Поэтому некоторым видам занятий не суждено закончиться никогда. А если учесть, что глухому человеку приходится постоянно читать с губ (при нашей зачастую неважной дикции), получается, что вся жизнь — непрерывное, утомительное занятие. И это наряду с обычными человеческими обязанностями и проблемами. Вот к такой жизни мы должны были подготовить своего ребенка. Научить быть сильным, дать осмысленную ориентацию в мире вещей. А главное, зарядить добротой и любовью — тем, что будет питать и давать силу.

Описать или хотя бы слегка коснуться всего, чем мы занимались, невозможно. Я попытаюсь сосредоточить внимание на том, чему мы научились к четырем годам, потому что потом начинается совершенно новый этап в нашей жизни.

Для развития четкой артикуляции, отработки произношения и соединения звуков в слоги я предлагаю родителям следующее упражнение. Выполняется оно перед зеркалом, сидя за столом. На столе лежит россыпью азбука. Работаем с гласными: а, о, у, и, ы, всегда в одинаковой последовательности (ребенок на втором занятии уже все запоминает). Согласные выбираем те, которые важнее отрабатывать. Проговаривая каждый слог, необходимо положить эти буквы азбуки на столе перед ребенком. И ни в коем случае не говорите: «Будем заниматься». Будем играть!

па-па-па — указательными пальцами стучим по столу, широко открывая рот на гласную и четко, несколько утрированно, произнося согласную.

по-по-по — указательными пальцами показываем вверх, как бы приподнимая небо, рот широко округляем.

пу-пу-пу — указательными пальцами показываем вперед, подсказывая губам, сложенным в трубочку, куда тянуться.

пи-пи-пи — соединенными указательным и большим пальцами растягиваем губы в улыбку.

пы-пы-пы — двумя ладонями с расставленными пальцами также растягиваем рот, но уже не в узкую полосочку.

Упражнение дети запоминают быстро. Оно уникально по значимости: развивает артикуляцию, отрабатывает произношение, учит соединять звуки в слоги. Я показывала упражнение слышащим детям моих знакомых, которые, зная буквы, не могли соединить их в слоги. Поиграв несколько вечеров, ребенок легко начинает читать по слогам.

Самое легкое в работе — изучение существительных. Здесь достаточно показать ребенку предмет или рисунок, поставить табличку. Далее идет процесс запоминания, отрабатывания, повторения. К этому времени сын знал обобщающие слова (мебель, игрушки, животные, одежда, продукты, транспорт) и не менее десяти расшифровок к каждому из них.

Труднее было с глаголами. Таблички «встань», «сядь», «иди», «бегай», «прыгай» активно не нравились сыну. Я их брала с собой на прогулки, подсовывала в каждый удобный момент, но малыш не хотел их запоминать и различать. Глаголы «возьми», «положи», «принеси» стали камнем преткновения. Но мы не отчаивались: на одном застревали, одновременно другое подгоняли. Каждый день в квартире появлялись новые и новые таблички.

Таблички делают из плотной бумаги, т. к. пользоваться ими придется долго и часто. Слова пишут печатными буквами. Желательно, чтобы таблички, шрифт и цвет букв были одинаковыми и не отвлекали внимания. Работая с табличками, следует держать их у подбородка: ребенок должен видеть губы говорящего.

Некоторые мамы старательно складывают все таблички в одну коробку — «на свое место». Не стоит так делать. Развесьте таблички по всей квартире, и ребенок, много раз за день пройдя по комнате, каждый раз увидит зеркало, шкаф, диван и запомнит слова, записанные на табличках, прикрепленных на уровне его роста. В кухне, в спальне, в коридоре придется сделать наборные полотна, потому что там скопится в дальнейшем большое количество табличек. В «коридорное» наборное полотно войдут названия верхней одежды, обуви, головных уборов и т. д. В «спальне» — названия постельных принадлежностей. Кстати, и в ванной, само собой, не обойтись без табличек. Запасайтесь бумагой, фломастерами и терпением.

Понятия, прототипов которых нет в квартире, лучше записывать в отдельный блокнот (о таких словарях я расскажу попозже). Если натуральных предметов нет, развивая фантазию ребенка, при повторении пользуйтесь воображаемыми.

Счет выучили между прочим. На остановках, где времени предостаточно, мы играли, это стало нашей традицией. Я говорила: «Хлопай — 5», «Прыгай — 4». Говорила губами, без звука, сын такие игры любил. Вокруг никто ничего не замечал, а мы занимались.

Вся квартира пестрела табличками. Их было великое множество. На кухне они не помещались — там висело наборное полотно с кармашками. В первом кармашке — слова, обозначающие продукты (соль, сахар, перец, яйцо и т. д.); во втором — названия готовых блюд (борщ, суп, компот, кисель); в третьем — названия столовых и кухонных принадлежностей (ложка, вилка, тарелка, кастрюля). И еще, и еще. Все надо было учить, хорошо проговаривать, повторять регулярно сотни раз. Бывало, зайдешь на кухню и не знаешь, за что браться в первую очередь, что важнее: немытая посуда, приготовление обеда или таблички. Сын много времени проводил со мной на кухне. Между делом рано научился чистить и резать картошку, морковку. Все правильно: мама помогает ему, а он должен помочь маме.

Зимой и в ненастное время года заниматься было легче, потому что больше времени находились в квартире. А летом ребенку хотелось гулять. На прогулку я выходила во всеоружии. Таблички, картинки, книжки — целый пакет. Всеми правдами и неправдами, хоть ненадолго старалась отвлекать малыша от песочницы, от качелей, чтобы повторить, закрепить, выучить... Если не получалось, присаживалась рядом с ним и в ходе игры (надо ведь научиться и этому), ненавязчиво вводила: песок, играть, мальчик, девочка.

Я понимала, что ребенку на прогулке положено отдохнуть от занятий, расслабиться. Но что делать? Обычный ребенок целый день получает слуховую развивающую информацию, постепенно запоминает, вникает, ему и заниматься не надо. А глухому ребенку необходимы постоянные занятия. Не повторишь какое-нибудь слово всего недельку — и все, его уже нет; приходится начинать сначала. Ведь если на занятиях слово повторяется много раз, то в бытовых условиях употребление ограничивается единичным, редким повторением — вот и забывается. А слов великое множество! (Пока я не начала заниматься со своим сыном, я как-то об этом не задумывалась.) И каждое слово, его значение, смысл, произношение и многократное повторение могли дать ребенку только мы и никто другой.

Во всем мне помогала дочка. Моя маленькая помощница читала с четырех лет, и занятия с братом (подкладывание табличек, повторение букв алфавита и еще многое другое) она с удовольствием взяла на себя. Она была старше брата всего на три с половиной года, но отлично справлялась с ролью учительницы. К сожалению, с появлением малыша она как бы отошла на второй план. Я не раз задавала себе вопрос: как могла такая малышка понять и почувствовать, что родители по-прежнему любят ее, но у них не хватает ни сил, ни времени, чтобы все оставалось по-прежнему. Сестра очень любила брата, не было у нее ревности из-за отнятого первенства. Она росла как бы сама по себе. Я никогда не заставляла ее делать уроки, порой даже не замечала, когда она их делает. В свободную минуту я старалась наверстать упущенное. Всегда подчеркивала, что она у меня главная помощница. Сыну я объясняла, какая она умница, и со временем авторитет сестры станет для него самым главным критерием.

Но я не хочу идеализировать. Моя семья никогда не была тихой, спокойной обителью, чего я страстно желала. У нас постоянно были слышны крик, плач и разборки. Наш младший ребенок был капризным, шумным и очень трудным. Сын, конечно, обижал дочку, ей всегда приходилось несладко. Не говоря уж о том, что у нее попросту никогда не было возможности в тишине делать уроки, заниматься музыкой.

Однажды мне сказали: «Чтобы развить остаточки слуха, постоянно тренируйте слух. Один из способов — говорите как можно громче, кричите. Если вы к вечеру охрипли, считайте, что день прошел не зря». И мы старались! На много лет крик стал нормой в нашей семье. До тех пор, пока (сыну было лет восемь) в Москве не поставили точный диагноз — тотальная глухота, и не сказали: «Не мучайте ребенка аппаратами и не изводите криком свое горло и нервную систему, ничего не поможет». Но эти слова прозвучали через восемь лет. А все прошедшие годы сын не спал днем, не ходил в садик, целый день был дома— шумел, капризничал, резвился, мешал. И мы постоянно кричали, разговаривая и занимаясь с ним.

Мне иногда не хотелось просыпаться по утрам: я не представляла, чем буду занимать своего шумного, неугомонного ребенка? Каждый день — как бой. Моей маленькой помощнице приходилось не легче. Брат мог порвать ее книжку, разбросать с таким старанием расставленные игрушки, разобрать или сломать любимую из них, дернуть за косу, дружески хлопнуть, ударить чем-нибудь. И делал он это не со зла. Он любил сестру. Но был слишком подвижный, а его игры обязательно включали в себя бег, прыжки, швыряние. Ему это нравилось, и он старался привлечь всех членов семьи, полагая, что его замечательная игра должна нравиться всем. А когда заводился, собственные тормоза не срабатывали, приходилось применять дополнительные формы воздействия.

Если обиженная дочка плакала, я, пожалев ее наспех, тут же начинала объяснять обидчику значение слов «слезы», «плачет» и «нельзя», подкладывала таблички. Моя маленькая умница понимала все правильно, не затаила обиды за мою вынужденную в ту минуту черствость по отношению к ней. Мало того, она и на брата не таила обиды, всегда терпеливо и снисходительно относилась к нему.

Было тяжело, но девочка с отличием закончила музыкальную школу и с медалью — обычную. Авторитет ее в глазах брата еще больше вырос.

Имея глухого ребенка в семье, кроме главной трагедии и душевной боли, постоянно сталкиваешься со многими проблемами. С обычным ребенком можно поговорить между делом. Разговаривая с глухим, необходимо огставить все и расположиться напротив. А если спешишь и надо быстро что-то объяснить, он, как назло, ничего не понимает. Потому что, когда человек спешит, нервничает или жует, его артикуляция, соответственно, меняется, и неслышащий маленький собеседник информацию брать с губ затрудняется. Повторяешь вновь и вновь, пишешь пальцем на столе, объясняешь жестами, но он уже поддался какой-то суете, нервозности, и мои слова не доходят до понимания.

Его нельзя позвать из другой комнаты — надо идти туда самой; отвернулся — надо подойти. В течение дня таких ситуаций — десятки. Если ребенок на улице увлекся и ушел далеко вперед, приходится бежать следом. Чтобы обратил внимание и повернул голову, касаешься его плеча рукой. Но так как часто куда-то спешишь и опаздываешь, получается, что не просто касаешься, а хлопаешь, дергаешь. И он, подражая нам и не понимая, что нас-то можно просто позвать голосом, тоже стал хлопать. Один, два, три, десять раз шлепнул — ничего. Но бывают минуты, когда расслабишься или, наоборот, взвинчен до предела, а тут тебе в плечо толчок неправильно рассчитанной силы. Такое раздражение подступит! Потом остановишь себя — стоп! Я ведь тоже так делаю, когда зову. Однако сын воспринимал это по отношению к себе естественнее, ведь он по-другому не жил и не умел.

Затрудняется и практически полностью исчезает возможность общения в темноте. Лица говорящего не видно, жестами не объяснишь. Мы нашли выход из положения.

На ладошке сына я «писала» пальцем. Закончилось слово — прикрыла его ладонь своею; пауза, потом пишу дальше. Возможно, кто-то делает так же; и по методике обучения слепоглухонемых, как я узнала позже, так общаются. Но в то время находка была нашей собственной, и мы ею гордились.

Считывал он моментально, не дожидаясь конца слова. Все остальное: отойти в темноте, позвать, что-то сделать — исключалось, словно останавливалась жизнь.

Выручал и выручает фонарик. Если в доме вдруг отключали электроэнергию, первым делом я спешила к малышу, чтобы дать понять: все в порядке, я — рядом. А потом уже вместе мы шли за фонариком или свечой.

Сколько курьезов и маленьких трагедий случалось у нас в семье из-за главной причины: из-за отсутствия слуха у нашего мальчика. Как-то зимой я вышла на балкон развешивать белье. Как всегда, спешила, практически не оделась, а морозец был приличный. Сын стоял за дверью и через стекло смотрел на меня. Потом начал играть с нижним шпингалетом и опустил его. Ничего не подозревая, отошел от балкона и сел смотреть книжку. Спиной ко мне. Бесполезно стучать, звать и махать руками. Я стояла и плакала. Не потому, что замерзла. Я думала о том, что все неудобства, которые нам причиняет глухота нашего ребенка, мизер по сравнению с тем, что она причиняет ему самому.

Однажды я собиралась идти на работу. Дети оставались дома. Я уже спускалась по лестнице, когда дочке понадобилось что-то мне сказать. Она вышла босиком на лестничную площадку, стоя у двери на коврике, позвала меня. Сын не видел, как она выходила. Он заметил приоткрытую дверь, подумал, что мы забыли ее закрыть. Прикрыл дверь изнутри, запер ее на ключ и стал искать сестру в квартире. Сначала думал, что она играет и прячется. Искал, звал, потом заплакал — все громче и громче. Мы никогда его не обманывали, и он обиделся, что сестра ушла тайком. Сердце разрывалось от жалости и невозможности помочь.

Какая уж тут работа! Дочка, босая, продолжала стоять у двери, а я вышла на улицу, чтобы смотреть на окно кухни. Знала, что сын часто, когда оставался один, выглядывал во двор из окна. Так случилось и на сей раз, но надо ли говорить, что и он, и мы испытали за эти двадцать минут?!

Событие подтолкнуло папу к реконструкции нашего звонка: теперь в коридоре стала мигать лампочка, помогая нашему малышу понять, что кто-то пришел.

Возникали трудности и другого характера. Наш малыш рос сложным, шумным, нестандартным. Мы, постепенно привыкая к его капризам и выходкам, что-то терпели, на что-то не обращали внимания. Конечно, и наказывали, но многое прощали, оправдывая тем, что он не услышал и не понял. А совершенно посторонние, незнакомые люди, не ведая, что перед ними необычный ребенок, воспринимали все иначе. Сколько раз, видя недостойное поведение маленького ребенка, меня на улице начинали воспитывать. И мне, собранной в комок от боли, обиды и стыда за поведение собственного ребенка, приходилось выдерживать дополнительную нагрузку.

Радовали и помогали жить успехи нашего мальчика в познании окружающего мира. Ребенок рос очень любознательным. Познакомившись с цифрами и числами, он буквально «заболел» этим. Если мы встречали кого-нибудь по дороге или кто-то приходил к нам, сын обязательно спрашивал: « Сколько лет? » И я интересовалась этим у человека, удовлетворяя любопытство своего малыша. Сразу следующий вопрос: «Дом — сколько?» (значит, какой номер квартиры).

Накопление сведений обо всех знакомых — хобби начинающего эрудита. Взрослея, он интересовался датой рождения, номером телефона — всего не перечесть. Все запоминал и потом записывал в тетрадях. Так у нас в доме стали появляться своеобразные справочники.

В перерыве посмотрим сказку

Как и обычным малышам, глухим детям необходимы сказки. Но донести смысл повествования до глухого ребенка сложно.

Я хочу поделиться опытом, как мы работали над первыми сказками. Работали, потому что совсем непросто продумать, как донести основной смысл до сознания ребенка. Позже, когда пополнится словарный запас, все станет гораздо проще.

Первые наши сказки — «Колобок», «Репка», «Заюшкина избушка». Глухой ребенок, понимающий все буквально и не умеющий мыслить абстрактно, с трудом разграничивает понятия «быль» и «небыль». Поэтому многое в содержании сказки необходимо максимально упростить, приблизить к обиходным, уже известным понятиям.

Я испекла в масле творожные шарики. Самому счастливому из них, намечавшемуся стать главным героем сказки, мы прилепили глазки, нос и рот (сразу достаем таблички и повторяем знакомые понятия; тут же вводим новое слово «колобок»). На столе устанавливаем домик, плоскостные елочки и игрушки-персонажи (повторяем названия вновь появляющихся предметов, и таблички кладем рядом с ними). Сказку необходимо повторить несколько раз, потому что ребенок с первого раза не поймет содержания. Первый просмотр уходит на эмоциональное восприятие. Как выйти из положения при повторе, ведь лиса должна в конце сказки съесть Колобка? Как повторять сказку без него?

В первом просмотре лиса — игрушка; и когда наступает решающий момент, я предлагаю испугать и прогнать лису. (Обязательно возьмите книжку с картинками и во время театрального действия перелистывайте страницы, рассматривайте картинки. Потому что театр будет только сегодня, а книга останется на каждый день; пусть и в ней все будет понятно.)

И вот лиса, напуганная и пристыженная (пальчиком — ай-ай-ай!), убегает. Ребенку игра нравится, он с удовольствием спасает Колобка и пугает лису: топает ножками, хлопает в ладошки.

Но ничего не поделаешь, маленький зритель должен знать и классический исход сказки. Последний показ. Лиса уже не игрушка, а девочка в оранжевой шапочке. Она и съедает главного героя. (Вводим новую табличку: «хитрая».)

Сказку «Репка» глухой ребенок не поймет, если предварительно не показать ему, как сажают семена, как они растут. Когда наш сын уже понял, «откуда репки берутся», сюжет мы разыгрывали сами. Переодевались, надевали шапочки персонажей. А репкой служил большой мяч, обернутый желтой тканью, с зеленым бантом сверху. Опять же рядом книжка с картинками — для сравнения, и слова-таблички. Финал: репка, наконец, поддается, все падают и смеются.

Со сказкой «Заюшкина избушка» лучше знакомиться зимой. У нас предварительно появились новые таблички «снег», «лед». Мы наблюдали, как снег и лед тают на солнышке.

Инсценировали также «Теремок» и многие другие сказки.

А вот к сказке «Курочка Ряба» долго не приступали, потому что я не смогла бы объяснить малышу, как возможно, чтобы дед яйцо молотком «бил — не разбил», а потом оно упало и вдруг разбилось? Мой сын несоответствие непременно бы заметил и опыты с молотком и яйцами, лежащими в холодильнике, провел бы, без сомнения.
Глава VII. Жизнь в полосочку

Какая мощь — держать себя — в себе!

В. Леей

Жизнь — чередование светлых и темных полос. И я стараюсь приятными воспоминаниями разбавить горькие и болезненные.

Мы не знали, что делать дальше. В нашем городе не было сурдопедагога, не было специализированного детского сада, специализированной школы. Наличие в семье глухого ребенка предполагало только один выход: отвозить его на неделю в интернат. Да и в областном центре нам настоятельно советовали: глухой ребенок должен воспитываться и обучаться в специализированном заведении.

Сколько бессонных ночей провели мы с мужем, решая: что делать? Мысль о необходимости разлучаться с сыном казалась нам противоестественной.

Два раза мы проходили комиссии и сдавали документы в детсад-интернат. Нас хвалили, потому что сын шутя справлялся со всеми заданиями. На какое-то время мы исчезали («Еще подумаем»), а потом приезжали и забирали документы. Мы решили: ребенка от себя отрывать не будем. (Легко сказать: решили. Каждый день взвешивая все «за» и «против», мы вовсе не были уверены в своей правоте.) А на комиссиях нас осуждали и предупреждали: в специализированную школу принимают только после специализированного садика.

В этот период (сыну исполнилось три с половиной года) мы собрались ехать в Москву на консультацию. Это была последняя надежда.

Там — снова изнурительные походы по клиникам, институтам, по бесчисленным специальным кабинетам. Нас удивляло, что ребенку нигде никогда не делали полного обследования. Люди в белых халатах, узнав диагноз, спрашивали: «Ну и что вы хотите? В вашем областном центре такие же специалисты, такое же оборудование. Нейросенсорная тугоухость. Она неизлечима». Мы, придавленные своим горем, молчали, а хотелось кричать: «Мы хотим чуда! Помогите! Мы понимаем, что у вас тысячи пациентов, но ведь это наш единственный сын, и его болезнь — на всю жизнь!»

Потом мы попали в научно-исследовательский институт дошкольной педагогики (кажется, так он в те годы назывался). Мечтали встретиться с Эмилией Ивановной Леонгард, но нам вежливо отказывали. До сих пор идут дискуссии о том, как нужно обучать глухого человека и как с ним общаться. Нашего ребенка протестировали. Краснеть не пришлось, потому что малыш уже читал, а дидактические задачи как орешки щелкал. Оговорюсь сразу (для тех, кто не имел контакта с глухими малышами): «чтение» в этом возрасте — невнятное произношение, бедный лексикон. Но специалисты-сурдопедагоги знали цену «невнятности» и «бедности», нас хвалили.

У многих возникает вполне уместный вопрос: а почему, собственно, речь невнятная? Зачем учиться читать, если не отработано еще произношение отдельных звуков?

До школы ребенрк интенсивно накапливает жизненный опыт, открывает для себя и исследует окружающий мир. И с нашей помощью, и самостоятельно он жадно впитывает новую информацию. Если мы будем вмешиваться в естественный процесс, останавливаясь надолго, чтобы отрабатывать произношение отдельных звуков (а остановки могут быть очень продолжительными), то затормозим развитие малыша.

В первые годы овладения речью допускается замена одних звуков другими, лишь бы не было грубых нарушений. Не надо бояться, что может развиться дефект речи. Например, онфэта (конфета), сопака (собака), ираут (играют). Самое главное — чтобы ребенок понимал смысл произносимых слов, чтобы речь стала потребностью, как и у нас с вами.

Когда мама или педагог начинают чрезмерно биться над одним звуком, у ребенка (он ведь тоже переживает) происходит зацикливание: не получается — и все. Оставьте на время обучение этому звуку — пусть заменяет его или пропускает в слове. Иначе вы искусственно приостановите развитие малыша — ведь все усилия будут направлены на один-единственный звук. Не переживайте. Накопится богатый опыт — начнете шлифовать.

Чтение помогает развивать мышление задолго до овладения произношением. И как это ни парадоксально звучит, но читать глухие дети начинают раньше, чем говорить.

Здесь, в Москве, мы узнали, что набирают экспериментальную группу для работы по новой методике для глухих. Набор на конкурсной основе. Конкурс не только для детей, но и для родителей, потому что и дома предстоит усиленно заниматься. Нас обещали зачислить, если мы сможем переехать в Москву. Заманчивое предложение! Но для того, чтобы поменять квартиру в далеком провинциальном городе на жилье в Москве, требовалась огромная доплата. Сбережений не было, продавать нечего.

Подсказали: мужу с дочкой остаться дома, а мне снять комнату в столице и заниматься с сыном. От этого варианта сразу отказались. Я всегда считала, что ребенок должен расти в семейной обстановке, с детства знать и уважать семейные традиции. Я не раз наблюдала, когда папу, имеющего ребенка-инвалида, чрезмерно опекали и освобождали от всех обязанностей. Впоследствии он бросал семью, потому что семейные проблемы не стали его личными. Я очень хотела сохранить семью и считала, что отец должен участвовать в обучении нашего ребенка, в становлении его личности.

Так или иначе, но мы вернулись в наш город ни с чем, только стали чуточку взрослее и мудрее.

Мне предложили поступить в институт; без экзаменов, по собеседованию. Туда охотно принимали родителей, имеющих глухих детей (или родственников) и опыт общения с ними. Тем более, что педагогическое образование у меня уже имелось. Еще одно заманчивое предложение! Но снова сомнения: пока я буду к зачетам готовиться, мой маленький сын будет лишен занятий. А основа обучения закладывается до школы, ее нужно успеть заложить сейчас. Мой ребенок, его обучение были важнее для меня, чем столичное образование и карьера.

Расскажу о музыкальных занятиях. Начала заниматься с сыном до четырех лет. Усаживала малыша на пианино, на верхнюю крышку корпуса. Он соприкасался с инструментом и ощущал вибрацию. По вибрации я учила его отличать ритм марша от быстрой польки, знакомила с низкими и высокими регистрами. Для закрепления темы играли в игры «Медведь и зайцы», «Птички», разучивали танцевальные движения. Способный ученик, поглядывая на мои руки, быстро сообразил, что к чему. Хотя музыкальные занятия не помогли формированию слуховых ощущений, но общему развитию ребенка способствовали.

Усложнилась работа над дыханием. Развивали умение делать умеренно глубокий вдохи экономный длительный выдох. Сначала важно научить не делать вдох в середине слова, позднее — говорить всю фразу на одном выдохе. Для глухого ребенка это чрезвычайно сложно. Он постоянно делал ошибки: или слишком глубоко вдыхал, переполняя легкие воздухом, или, выдыхая, выжимал из легких все. Такие занятия предваряют сложную работу над ритмом стихов.

Интересная, развивающая мышление игра: разложить картинки по знакомой сказке в нужной последовательности. Вот колобок один катится, потом — встреча с зайчиком, за ней — встреча с волком и т. д.

Работая над сюжетными картинками, составлением рассказов, нельзя допускать, чтобы разговор сводился к схеме: вопрос—ответ. К тому же, если вопросы стандартно-неинтересные («Что делает девочка?» «Какого цвета куртка у мальчика?»), ребенок приучится механически-бездумно отвечать. Очень важно помочь ребенку «включиться» в изображенную ситуацию изнутри, осмыслить ее. Взрослый должен направлять восприятие маленького человечка, обогащать, но ни в коем случае не думать за малыша.

С самого раннего возраста я предлагала сыну логический ряд картинок. Дидактическая игра называется «Что здесь лишнее?». До понимания слова «лишнее» ребенку еще расти и расти, и мы заменяли его жестом — «вон/выбросить/» Начинаем с простейших: яблоко, арбуз, хлеб, мяч. Тычем пальцем: это, это, это — кушать, мяч — вон! (желательно подбирать картинки с уже знакомыми словами, чтобы и произносить заодно). Машина, елка, велосипед, автобус. Елку — вон! она не едет. Постепенно задания усложняли, и порой даже взрослый человек, присутствующий рядом, не мог без подготовки сообразить, какую картинку — вон!

Недавно шестилетняя Олечка выложила мне длинный ряд картинок, и я не смогла сразу догадаться, что названия всех предметов начинаются на букву «к», а одного — на букву «г». Это она сама придумала. Я составляла комплекты по цвету, предназначению и форме, а она подошла к выполнению задания неординарно!

Иногда родители удивляются: «Мы думали, что здесь нашего ребенка будут учить разговаривать, а вы даете упражнения на развитие памяти, мышления, внимания».

Все составные части механизма развития тесно взаимосвязаны, без одного связующего звена может не проявиться другое.

Известно, что рецепторы органов речи находятся на кончиках пальцев. Я воочию убедилась в этом на конкретном примере. У мальчика плохая речь (мальчик слышащий, с ним попросили позаниматься). Я искала причину и случайно заметила, что у семилетнего пациента плохо работают пальчики — не слушаются, когда он застегивает пуговицы, завязывает шнурки.

Начали работать с пальчиками. Массировали их, ласково приговаривая при поглаживании: «Ах ты, мой маленький! Мой хорошенький! Помощничек золотой!» Занимались с мелким конструктором, мозаикой. Результат не замедлил сказаться.

Очень помогала нам в первые годы книга «Русский язык в картинках», двухтомник для национальных школ. Как известно, для развития у глухого ребенка словарного запаса необходимо иметь огромное количество картинок (чтобы повторять, закреплять, он должен видеть их перед собой). Особенно важны картинки, объясняющие действия, всевозможные ситуации, а также подборки картинок со стрелками-указателями при изучении падежных окончаний, предлогов. Книга грамотно составлена в этом плане. В конце каждого тома в алфавитном порядке перечислены все употребляющиеся и изучаемые слова. Мы использовали этот список как чудесный словарь. Когда сын запоминал очередное слово, он самостоятельно вычеркивал его. «Русский язык в картинках» стал для нас незаменимым помощником.

Сейчас издан «Картинный словарь русского языка». Очень хорошее, на мой взгляд, пособие, но в работе оно лишь дополняет ту книгу, о которой я упомянула выше.

Мне подарили книгу Б. Д. Корсунской «Воспитание глухого дошкольника в семье». Прочитав название, я возликовала: наконец-то помощь пришла! Надеялась, что здесь найду ответы на тысячи вопросов, волнующих меня. Обрадовалась рано; оказалось, что книга несколько иного содержания. Да, ребенок воспитывается в семье, но бывает он среди родных только вечером, а днем обучается в специализированном заведении. Безусловно , книга нам помогла. Но вопросы и проблемы остались.

Книга украшена картинками: в прибранной комнате за столиком сидит красивая улыбающаяся мама. Перед ней — причесанный и тоже улыбающийся малыш. На столике аккуратно разложены предметы, необходимые для занятия. Все чинно и благородно. Меня такие картинки раздражали. Понимала, что глупо, но ничего не могла с собой поделать. Посмотрю внимательно, как бы вбирая опыт, поругаю себя мысленно, что не способна создать похожего, как на картинке, рая. Подготовлю все для занятий и начну — не спеша, со вкусом. Все хорошо получается. Спокойно, размеренно (если ученик не капризничает). Но внутреннего спокойствия хватало ненадолго. Назойливо подступали мысли: план работы с сыном на сегодня еще не выполнен, а рядом лежит белье невыглаженное, а в ванной — невыстиранное, и на кухне что-то закипает, и к своей собственной работе не успела подготовиться, и у дочки что-то не получается.

А ведь со стороны я тоже многим казалась (как мне говорили) идеальной: столько много с сыном занимается, и шьет, и вяжет, и работает. Что творилось в душе — один Бог знает. Но я старалась. Всегда помнила, что от нашей взрослой организованности зависит, каким воспримет ребенок этот мир.

Я пыталась исключить из своих движений суетливость, не давала своему голосу приобрести постоянный нервозно-раздражительный оттенок. Изо всех сил сдерживала себя, чтобы не давить на свою семью, не передать близким свое напряжение. Когда члены семьи в хорошем настроении (а я всегда считала, что очень многое зависит от женщины), можно успеть гораздо больше (можно просто горы свернуть!), и это гораздо лучше, чем изводить друг друга придирками и понуканием. Но для этого нужно семью вдохновить.

Я старалась, вдохновляла, нередко срывалась, потом исправляла ошибки, ругая себя за допущенный срыв. Как привязанная лошадка-пони спешила за минутной стрелкой по кругу-циферблату. И не виделось ни конца ни края занятиям, занятиям, занятиям... Даже во сне меня захлестывал водопад невыученных слов, падежей, окончаний, предлогов...

Где-то я вычитала, что если невозможно сразу поднять плохое настроение, нужно заставить себя улыбаться. Сначала это сложно, но постепенно, усилием воли, улыбка освещает лицо, и на душе становится светлее.

Часто я ловила себя на мысли, что веду двойную жизнь. Внутри — вулкан эмоций, чувств, а снаружи я спокойная и рассудительная. Такой я хотела казаться, я играла такую роль. Очень медленно, год за годом, моя роль, вынужденная, взятая мной по необходимости, это внешнее спокойствие, уверенность, проникали все глубже и глубже, они стали моей сутью. Становилось чуть-чуть легче жить. Не потому, что изменились условия моей жизни. Нет. Менялось мое отношение ко всему. И сын подрастал, и уже видны были результаты наших трудов, и стало возможным что-то объяснить нашему мальчику, услышать вразумительный ответ.
Глава VIII. От перемены места жительства задача не меняется

Господи! Дай мне со смирением принять то, что изменить

я не в силах, мужества — изменить то, что я изменить могу,

и мудрости — отличить одно от другого.

Мы решили переехать жить в областной центр, чтобы сын ходил в специализированный детский сад. Я собиралась быть рядом с ним.

Нам бы, конечно, хотелось жить в своем городе, чтобы сын, как все нормальные дети, ходил в обычный детский сад. Пусть и числился бы «отстающим», но смог бы наблюдать, перенимать, учиться. Но обычные детские сады для таких детей, как наш, увы, оказались закрыты.

Мы поменяли квартиру. С трудом удалось устроить сына в детский сад не для глухих, как полагалось по данным аудиометрии, а для слабослышащих. Сама я устроилась туда же воспитателем.

Сын стал чуть спокойнее, но новый город, новая обстановка, изменившийся распорядок дня — все выбивало его из привычной колеи.

Детский сад был на другом конце города, добираться приходилось минут сорок, а ровно в 6.30 полагалось быть на рабочем месте. Начинала будить сына в 4.30 (зимой это еще ночь). Для тех, кому ни разу не приходилось так рано будить маленького глухого ребенка, расскажу, как это делается. Малыша нельзя уговорить, потому что он принципиально не открывает глаза. Применять физические усилия к ребенку, воспитывающемуся по демократическим принципам, значило вызвать обратную реакцию. В такие дни родились строчки:

Чтоб сонного сынишку

заставить утром встать,

огромные усилия

затрачивает мать.

Эти стихи прочно вошли (на многие годы) в наш обиход. Стихи претендовали на роль мягкого юмора при наших жестких обстоятельствах.

С вечера я продумывала план действий, составляла сценарий и заготавливала атрибуты. Предстояло растормошить сына, а потом вложить в его ладошку сюрприз — настолько интересный, чтобы он, прощупав его, наконец-то открыл глаза. Я всегда была против того, чтобы ребенку с утра-пораньше давать сладости. Вот и попробуй придумать!

Если сюрприз повторялся, естественно, он переставал быть сюрпризом и не срабатывал. Тогда я переходила на запасной вариант: писала пальцем на его ладошке или пощипывала, покалывала («шутила») — что угодно делала, лишь бы он открыл глаза. А там уже, применяя все способности, старалась вывести его из сонного состояния и уговорить встать. Процесс отнимал у меня много сил и эмоций!

Потом мы ехали в детский сад, будили других детей, проводили с ними водные процедуры, зарядку. В общем, начинали работать.

Опишу свою группу. Всего было человек десять смешанного возраста, все они имели остаточки слуха.

Я впервые столкнулась с такими ребятишками. До этого я общалась с обычными детьми и сразу почувствовала разницу. Мои воспитанники все замечали глазами, отличались наивностью и какой-то незащищенностью, были доверчивее и добрее. Когда я открывала для них что-то новое (новую сказку, новое понятие), в их глазах светилась такая благодарность, которую словами не передашь и с обычными детьми не испытаешь. Те в течение дня обрабатывают поток информации: радио, телевидение, родители, воспитатели, великое множество диалогов и разговоров, происходящих рядом. А эти дети, привезенные сюда на неделю, единственный источник познания видели во мне.

Между нами сразу возникло взаимное доверие. Каждый ребенок был похож на моего сына, каждый стал таким же дорогим. Но ежеминутное непонимание мира, наверное, казалось им жестоким, хоть они до конца и не осознавали этого. Непонимание накапливало в них стрессы, которые проявлялись в бурных реакциях, капризах, истериках. Раньше, наблюдая только за своим ребенком, я не могла прийти к выводу, который расставил бы все на свои места и окрасил неопределенность в конкретный цвет. Теперь я поняла: мой ребенок похож на глухих детей. И я увидела: они все трудные, неудобные (очень подходящее определение). Пока взрослые не научат их жить и понимать жизнь, им неуютно в этом мире.

Я изучала детей, а Потом, при встречах, наблюдала за их родителями. Некоторые из них сами были глухими и передали беду по наследству. Общаясь с себе подобными, я заметила одну особенность. Тем родителям, которые, как и я, носили свою боль где-то глубоко, было сложнее. А другие, жалуясь на своего ребенка и на свою судьбу, облегчали себя.

«Ребенок невыносимый, какой-то ужас! Сил моих больше нет!» — сетует такая мама. (Это после выходных силы закончились, остальное время «невыносимый» находится в интернате.) И еще несколько минут в таком же духе. Стою, слушаю, наблюдаю и замечаю, как маме, выдавшей свои эмоции на-гора, становится легче. Я не осуждала таких мам. Я им даже завидовала, что они таким образом освобождаются от давящей боли.

Мне запомнились строчки Блока: «Как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим!» Я даже вздрогнула, когда впервые их прочитала: как точно поэт передал мое состояние!

Оказывается, я не одна такая. В свое время мы выписывали журнал «В едином строю», в нем печатались главы из еще неизданной книги О. Яцуновой «У нас нестандартный ребенок». Я специально приведу здесь выдержку из главы (эти строчки пишет отец глухого ребенка). Чтобы вы поняли, что я не преувеличиваю, не «делаю из мухи слона», прочитайте и сравните, как описываю свои ощущения я и как их преподносит сильный мужчина, отец, сраженный таким же диагнозом своего ребенка.

«... Наступило оцепенение, безразличие. Мысли словно ушли куда-то, одно сплошное горе. Делал все по стереотипу. То время лучше всего объяснит строка Блока: «Как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим! » Ни отвлечься, ни забыться — как в бреду. Умереть бы — вот выход. Нельзя».

Я уверена, многие родители, у которых нормальное течение жизни оборвалось в момент обнаружения тяжелого диагноза у ребенка, прочитав мою книгу, скажут: «Это про меня!» Я знаю это наверняка, потому что, беседуя с родителями глухих детей, понимаю их всем сердцем, а они понимают меня. Они начинают фразу, а я могу ее закончить, и наоборот. Нас постигла одинаковая участь, поэтому и в жизни, мыслях и ощущениях — много сходного. А поступки, привычки наших детей тоже похожи.

В главах той же книги я прочитала такую фразу: «Сколько раз мне говорили: «Да вам при жизни нужно памятник поставить!» » Мне даже смешно стало: а сколько раз эту фразу (слово в слово) говорили нам. Сначала она меня смущала и вводила в краску, потом я стала отшучиваться: «Вот умру, тогда и поставите, только мне умирать нельзя». Потом фраза надоела и стала раздражать. Человек скажет ее от всего сердца — и невдомек ему, отчего у меня лицо омрачилось. Честно говоря, никто даже не представляет, какой огромный труд, в первую очередь, душевный, стоит за этим. Это поймет лишь тот, кто сам прошел весь путь.

Через много лет в Москве нашего сына в очередной раз протестируют специалисты, и я расскажу им, как в свое время отказалась от института. Они, показывая на моего ученика, скажут: «Вот он, ваш университет и ваша дипломная работа». Эти слова знающих людей получше любого памятника.

Для чего нам понадобился переезд в другой город? Считали, что дома недостаточно занимаемся, и хотели для сына чего-то лучшего. Как мы ошиблись! Это я поняла сразу. Дети моей группы оказались неразвитыми, неграмотными и, что самое плохое, неговорящйми. Чаще всего в таком коллективе ребенок перестает развиваться. Мой сын совсем перестал разговаривать. Он аргументировал это вполне логично: « Они не разговаривают, и я не буду!» Пытался что-то бестолково показывать руками.

Очень нелегко выработать у глухого ребенка естественное речевое поведение. Он постоянно желает облегчить форму общения, и многие родители «покупаются»: ребенок только пальцем покажет — взрослые спешат выполнить. Конечно, так быстрее и легче. Сейчас. А потом? Не допускайте этой ошибки, иначе ребенок никогда не будет общаться при помощи речи. Приучите его всегда все проговаривать, целый день разговаривайте с ним.

Конечно, сыну понравилось в коллективе. Он знал всех ребят по имени и по фамилии. Приезжавшие в пятницу родители не скрывали восторга, когда он, открывая по порядку дверцы шкафчиков, прочитывал таблички.

Со всем пылом, на какой только была способна, я взялась за работу. Мне хотелось достучаться до каждого ребенка, сдвинуть застрявшее на мертвой точке развитие, сделать так, чтобы каждый обязательно понял, запомнил..

Результаты были ничтожными. Если с ребенком никто никогда не занимался до восьми лет (самому старшему в моей группе исполнилось восемь), то врожденные способности к этому времени уже почти атрофируются. Но все равно я старалась. Дети практически ничего не знали (кто-то — несколько слов, кто-то — немножко счет). Мы с моей напарницей, обычной воспитательницей, никогда не общавшейся с глухими детьми, развесили в групповой комнате таблички, принесли из дома настольные игры, игрушки. Я придумывала театральные представления, чтобы объяснить детям сказки. Но моему сыну было неинтересно, он это уже знал. Если успевала, то давала ему усложненные задания или книгу. А у самой сжималось сердце: чужих детей учу, а у своего забираю драгоценное время.

«В становлении и созревании организма, мозга, в частности, существуют такие критические периоды, когда организм готов принять, запрограммирован на , восприятие и использование информации из внешней среды. Если в этот период организм ребенка лишен такой информации, то врожденные способности не развиваются.

Мало того. Те родители, которые дают детям информацию заниженную (т. е. дети уже прошли этот урок) или постоянно на одном уровне (без роста), то рост не только останавливается, а происходит деградация». (С. Я. Долецкий «Все начинается с детства»).

Я часто с улыбкой вспоминаю один случай. В детский сад на практику присылали студентов. Мне всегда нравились такие дни. Будущие педагоги индивидуально работали с детьми, выполняли с ними задания. К моему сыну тоже подсела студентка. Я попросила ее повторить с ним обобщающие слова. Но мой ребенок всегда обожал сам выступать в роли учителя. Поэтому он писал обобщающие слова, ставил свое любимое двоеточие, а своей взрослой ученице предлагал перечислять. Через некоторое время он подбегает ко мне и с возмущенным видом протягивает листочек, а сам крутит пальцем у виска (есть такая привычка). Оказывается, его «ученица» под понятием «одежда» написала слово «платье» без мягкого знака! Вот уж пришлось краснеть ей перед своими однокурсниками!

В детском саду мой сын практически не получал ничего нового. И дома я с ним стала заниматься гораздо меньше. Поведение его в детском саду тоже не было примерным. Каждый знает, что с мамой дети ведут себя хуже, чем с посторонними, и мой ребенок не был исключением. Перевести его в параллельную группу (а их было всего две) — то же самое, что оставить в своей: групповые комнаты смежные, на прогулке гуляем вместе. И потом: если бы я там увидела человека, который по-настоящему занимается с детьми, я с огромным удовольствием перепоручила бы свое трудное чадо. Но перепоручать было некому.

Так бы мы, наверное, и жили, если бы судьбе не угодно было убрать меня с этого места и коренным образом что-то опять поменять.
Глава IX. Преодоление препятствий

Я помню то, что хотел бы забыть,

и не могу вспомнить то, чего не хотел забывать.

Я уволилась. Внезапно мы оказались полностью свободными, а точнее, никому не нужными. В чужом большом городе это особенно остро ощущается. Обо всем специализированном мы теперь и слышать не хотели (пусть простят меня настоящие специалисты). В обычных садиках и школах для нашего сына не было места. На какое-то время нами овладело отчаяние: сыну пятый год, что делать дальше?

Меня беспокоило многое. Родители, серьезно занимающиеся со своим Глухим ребенком, меня поймут, в этом я уверена. Но хочу, чтобы меня поняли и специалисты — сурдопедагоги. Я нередко наблюдала, как дети, демонстрируя в кабинете специалиста прекрасно поставленные звуки, возвращаясь в свою среду, сразу переходили на жестовую речь. На переменах необычно тихо, все общаются жестами.

Наш ребенок жил и обучался среди слышащих людей. Ему было хорошо с нами. Мы общались с ним на равных, не считали его неполноценным, он ничуть не комплексовал. Конечно, он еще маленький и многого не осознает. Но если изо дня в день будет жить в такой атмосфере, она для него станет единственной — другой он знать не будет. Он привыкнет только к ней, сумеет адаптироваться. Мы поможем ему в этом. И, наоборот, если сын будет постоянно находиться среди глухих, общение с нами усложнится. И когда он закончит школу, как станет жить в непривычном мире?

Меня раздирали сомнения Возможно, я не права: как я, слышащий человек, могу проникнуть в психологию глухих людей? Но одного глухого — своего сына — я слишком хорошо понимаю и чувствую. Господи, хоть бы не навредить ему!

Одно мы поняли наверняка: если ребенок по-прежнему будет обучаться дома, то успехи будут лучше, чем в специализированной школе. Но как? До сих пор каждое слово, каждое понятие наш сын получал только от нас. Но мы ведь не можем заменить ему учителей физики, химии.

Продумывали и другой вариант: добиться обучения ребенка на дому при обычной школе. Но приходят учителя только по основным предметам. Детей-инвалидов жалеют, строго с них не спрашивают (простите меня, учителя, если я не права). Сам факт, что ребенок находится дома, обосабливает, угнетает мыслью, что «я не такой как все, раз не могу наравне с другими ходить в школу». Мы же хотели, чтобы наш сын учился и жил полноценной жизнью.

И тут родилась мысль, показавшаяся вначале просто шальной. Я решила бросить работу и ходить вместе с сыном в обычную школу, сидеть с ним за одной партой и объяснять весь материал — в общем, быть переводчиком. Подобного примера перед глазами не было — ни в нашем городе, ни в областном. Вариант нам представлялся оптимальным, но... кто же такое позволит? Взвесив все, мы решили добиться разрешения.

С чего мы начали? Как молодые и неопытные,— с ошибки. Вначале я пошла в гороно нашего городка. (Мы продолжали жить в областном центре, но уже решили вернуться туда, где привычнее, ближе и роднее.) На меня смотрели как на человека с большими странностями. Нельзя сказать, что мне отказали категорически. Мне говорили: мы бы и не против, но облоно, директор школы... Неопределенное «мы бы и не против» обнадеживало. Собственно, я и не рассчитывала на быструю победу.

Потом я поехала в облоно. Результат — один к одному. По взглядам замечаю, что меня не совсем понимают. Но выслушивают, сочувствуют, жалеют (терпеть не могу жалости, лучше помогите). Ответ один: в таком вопросе мы приказать не можем. И везде советуют: «Ну что вы мучаетесь, себя изводите. Сделайте как все: отдайте в интернат. Вам же будет легче!» Вот она, главная причина: чтобы было легче. Ничего, мы уже привыкли к трудностям, мы втянулись, мы без них жить не можем.

Итак, в облоно и в гороно — отказ. Не категоричный, не грубый, но — отказ. Я не паниковала, заранее подготовилась к любому ответу. Стала думать, что делать дальше?

Конечно, нас все осуждали, но слов осуждения не произносили.

Предостерегали: «Вы своей слепой родительской любовью можете погубить будущее ребенка!»

Сравнивали: «Учатся же все глухие в интернатах — и ничего, нормально».

Советовали быть скромнее: «Вы что — особенные?»

Те, кто не вникал глубоко в проблему, отнеслись проще.

Мне приходилось объяснять, словно оправдываться. Сейчас мы понимаем своего ребенка, мы очень близки с ним. А когда он уедет на одну неделю, на другую, и это будет продолжаться годы, порвется ниточка, связывающая нас, мы отдалимся друг от друга, станем чужими.

Одна приятельница сказала мне: «Не терзай себя так. Тебе нужно привыкнуть к мысли, что дети вообще, а такие — тем более, постепенно отходят от нас, как отрезанный ломоть». Ну уж нет! Чем больнее, тем роднее. Он не ломоть, он часть моей души. А может, он и есть моя душа? Через много лет она попросила у меня прощения за те слова. А я тогда и не обиделась.

Случайно я встретилась со своей знакомой — слабослышащей, которая в свое время обучалась в интернате. Как она накинулась на меня, когда узнала о нашем решении: «Ты все слышишь, и тебе не понять, на какие муки ты отправляешь своего ребенка. Над ним все будут издеваться, дразнить. Ты искалечишь его психику». Конечно, я опять не обиделась. Я знала: она понимает проблему лучше, чем я. Более того, она видит ее глазами сына. Я не могла заснуть после этой встречи всю ночь. Во мне боролись противоречия, и я не могла сказать с уверенностью, что поступаю правильно. Но я чувствовала: не могло мое материнское сердце подсказать решение, которое навредило бы ребенку. Решение не возникло скоропалительно, оно выстрадано годами, значит, оно правильное.

Кроме того, я собиралась все время быть рядом с сыном. Я знаю каждую его клеточку и сразу почувствую, если ему будет плохо. Тогда все поменяем. А пока есть решение, его нужно осуществить.

К кому обращаться, кто поможет? И тут меня осеняет. А почему я начала с верхов — облоно, гороно? А не лучше ли наоборот: учительница - директор школы - гороно - облоно.

Но у меня не было знакомого преподавателя. Только первая учительница моей дочки. А почему бы и нет?

Высчитываю. Дочка заканчивает у нее последний, третий класс; учительнице предстоит новый набор; сыну как раз исполнится шесть лет. Какое счастливое совпадение! Сколько таких счастливых совпадений будет еще в нашей жизни!

Учительницу долго уговаривать не пришлось, да я и не сомневалась в ее согласии. Простой, добрый человек. Дочка училась прекрасно, преподаватель бывала у нас дома, видела, как мы серьезно занимаемся с сыном. «Вы собираетесь сами сидеть с ним, объяснять, и мне не помешаете». Спасибо ей огромное!

С директором школы мы долго беседовали, она подробно вникала в нашу воспитательную систему. В течение многих лет нам придется встречаться и беседовать, и на всю жизнь у меня останутся об этом человеке самые теплые воспоминания. Она не возражала: «Если учительница согласна... Работать ей». В гороно удивились: «Если директор школы согласилась, пусть ваши проблемы станут ее проблемами». В облоно пожали плечами: «Если гороно берет всю ответственность на себя...»

Теперь нам предстояло решить немаловажный вопрос — переезд в родной город. Говорят, переезд можно приравнять к пожару. А два переезда подряд? Мы с мужем понимали цель мучений и все проблемы стойко преодолевали. Главное: мы решили для себя наиважнейшую задачу, перепрыгнули через высокий барьер, поняли, наконец, как будем жить дальше.

Начали искать обратный обмен. Сначала я нашла работу, так как на первых порах хотела попытаться совместить учебу с сыном в школе и свою профессиональную деятельность. Квартиру искали долго, в конце концов, нам повезло: школа видна из окна детской, моя работа — в 10 минутах ходьбы.

Перед поступлением в школу я решила всерьез заняться произношением сына. В нашем городе не было сурдопедагога, только логопед. Я (впервые за много лет) отважилась обратиться за помощью, наивно полагая, что мой ребенок неглупый, органы для постановки звуков у всех одинаковые, а я послужу переводчиком там, где возникнет затруднение.

Один из немногих случаев в моей жизни, когда мне не просто отказали в помощи, но и подвергли сомнению мое право обратиться за ней. Грубо отказав в кабинете, врач, видимо, решила, что этого недостаточно. И пока мы пробирались к выходу по длинному коридору, заполненному людьми, вслед нам доносилось: «Кто только ни приходит... Еще я с глухими не занималась!» .

Я шла, как грешница к позорному столбу. А рядом, ничего не ведая, шагал без вины виноватый человечек.

Потом мне скажут в оправдание той женщины: «Она нервная, потому что у нее очень трудная судьба». А мне кажется, что человек трудной судьбы быстрее поймет такого же...

Мы все-таки занимались с другим логопедом. Конечно, ей было сложнее, чем обычно, но занятия оказались продуктивными. Педагог объясняла, я переводила и прикладывала ладошки ребенка к подсказывающему вибратору. Огромное спасибо человеку, перешагнувшему через инструкцию.

Характеристика будущего школьника

Наш сын подрастал. Он менялся. Уходили в прошлое капризы и истерики. Но я

Характеристика будущего школьника

Наш сын подрастал. Он менялся. Уходили в прошлое капризы и истерики. Но я не скажу, что становилось легче. Необычайно подвижный и чрезвычайно любознательный, он постоянно крутился, что-то спрашивал, рассказывал, подбрасывал, катил... Без конца экспериментировал.

Сколько нервов потрачено из-за чрезмерного интереса маленького исследователя к зажигательным свойствам спичек и зажигалок! Я не стану рассказывать о подожженной бумаге, деревяшках и свечках — это слишком элементарно. Чаще сын проверял, натуральная ли кожа на папином ремне или тетином пальто, поджигал всевозможные дезодоранты. Бог миловал, все обошлось без трагедий.

Однажды он обнаружил на вешалке в коридоре дедушкино драповое пальто. Во внутреннем кармане лежали документы и сложенная газета. Я подоспела вовремя: сгорело только полгазеты. И дедушка до сих пор не знает, отчего расплавилась нейлоновая подкладка у кармана. Подобным экспериментам и шалостям не было числа.

Логическое мышление всегда помогало сыну понять ход моих мыслей после очередной проделки. «Бить будешь? » — спрашивал он, когда я снимала с ноги шлепанец (где-то я вычитала, что рука бьет всего больнее). Конечно, он убегал, защищался, вопил, но никогда надолго не обижался, потому что прекрасно понимал: попало за дело. Спустя много лет он мне скажет: «А правильно, что ты меня била (шлепала по предназначенному месту). Только так из меня мог получиться хороший человек!»

А пока «хороший человек» походил на юлу, которую раскручивал в детстве. Когда я с ним занималась, у меня буквально рябило в глазах: столько раз он успевал почесаться, наклониться, повернуться, что-то поднять и бросить, покатать машинку. И все это резко, быстро. Добавьте еще к этой характеристике его очень громкий голос.

Лет до 10-12 мы ни разу спокойно не посидели за столом. Мало того, что он каждую секунду что-то спрашивал или рассказывал и приходилось напрягаться, чтобы понять и ответить,— ни один завтрак или обед не обошелся без опрокинутой посуды. Наказывать? Но сделал-то не умышленно.

Когда я поручала ему помыть посуду (нужно ведь научить), то мысленно прощалась с тарелками и чашками.

Как-то он гостил у моей сестры. За вечер испортил два электроприбора (включил не туда, куда нужно), а будильник зазвенел у них в 3 часа ночи: мальчик заботливо завел его. О его проделках я, обычно, узнавала через некоторое время, например, за столом в день рождения, когда вспоминают все «смешное».

Каждое новое слово, предложение, какая-нибудь творческая мазня воспринимались нами как праздник. Сын увлекался комиксами (тем, где много нарисовано, но мало написано). Бывало, сделает очередную шалость (больше подходит гадость) и выдаст какой-нибудь комментарий из комикса. И запомнил же наизусть такую фразу, а главное — к месту сказано. Я его в этот момент расцеловать готова. Но шалость есть шалость! В душе все ликует (сколько слов новых! в нужных падежах!), а я брови нахмурю и отчитываю. Однако наш умник с детства был психологом и «читал» меня не хуже, чем я — его. И тогда, чтобы закрепить свою победу, выдавал еще что-нибудь.

Наверное, меня с трудом понимают родители слышащих детей. А нам каждое слово давалось с таким огромным трудом: показали предмет, подложили табличку, прочитали, сто раз повторили, чтобы запомнил и начал пользоваться в жизни.

Идет обычный ребенок с мамой, и она ему рассказывает, рассказывает. А я шагаю рядом и завидую до слез. По дороге ничего не могла подробно объяснить, ведь наши разговоры — спектакли с пантомимой и жестами. Поэтому я с детства приучала сына: на улице — самое необходимое, подробно — дома. А дома надо отставить все дела, сесть напротив друг друга и, призвав на помощь всю свою сообразительность и актерское мастерство, попытаться донести новое до его понимания.

Без эмоций и актерского мастерства значение многих слов глухому ребенку невозможно передать. Возьмем определение «интересный». Понятия «интересная книга», «интересный фильм» — можно довольно быстро объяснить. Но ведь это же прилагательное применяется и в сочетании со словом «человек», например. И опять-таки: человек может быть внешне интересен, и интересен в смысле общения. Тут уж так легко не отделаешься. Всего одно слово, а работы — на несколько часов (только для объяснения).

Нужно не только выучить слово. За каждым из них у ребенка должно возникать реальное представление; поэтому самое сложное — сформировать представление о предмете. Это сложно, потому что у глухих детей разделено: слова на табличках и реальный огромный, непонятный мир. Реальный мир он воспринимает как нечто обособленное от наших занятий, а значит, второстепенное, менее существенное.

Как соединить в понимании глухого человечка существительное с определением (какой это предмет?)? Мы ходили по всей квартире и щупали все подряд (так ему казалось, а на самом деле только то, что требовалось и доступно на сегодняшний день, на данном периоде развития). Обязательно с блокнотиком, который всегда был при мне, где бы ни находилась с сыном. Записываем: деревянный стол, стеклянный стакан, железная вилка. Позднее: деревянный, твердый, полированный стол; мягкая пуховая подушка; стеклянный, хрупкий, прозрачный стакан. Привыкнув, что поначалу к каждому существительному подбирали только одно определение, ребенок поражался, что определений, оказывается, может быть много.

Наречия. Представьте себе, что вам нужно объяснить глухому малышу значение слова «впрочем». Стоит оно посреди предложения, ни с каким словом не связано. Вопросительные глазенки смотрят на тебя, и порой заходишь в тупик, не знаешь как доходчиво объяснить. И таких слов десятки. Поэтому многие слова мы вначале объединяли по значению и заменяли одним подсказывающим жестом, только нам понятным. Например, при словах: точно, правильно, наверняка, верно — мы энергично рубили ладонью воздух.

Сын читал, задавал много вопросов и умничал на каждом шагу. Ежедневно случались всевозможные курьезы. Однажды во время прогулки увидели мотороллер. Папа начал объяснять новое слово и писать его на песке. Сын не соглашается, пишет в ответ несуразицу — «невелик мопеда». Так и не поняв друг друга, пришли домой и стали разбираться. Наш грамотей в доказательство того, что он прав, показывает книжку. А там под картинкой написана фраза, что-то типа «...если груз у мопеда не велик...» Он и сделал вывод, что на картинке изображен «невелик мопеда».

Развивая у малыша мышление, интеллект и речь (сколько бы процесс обучения ни занимал времени), никогда не забывайте, что ребенку важно познать и другие грани жизни. Одна из них — общение с животными.

Дочка с самого раннего возраста безбоязненно подходила к любой собаке, чтобы погладить. А сын боялся не только собак, но и кошек. Когда он был один, то убегал в страхе от самых ласковых и безобидных четвероногих. Шагая же рядом с нами за руку, как бы в отместку за свою трусость старался пнуть их ногой. Конечно, нас такое поведение огорчало.

Мы решили подружить его с животными. Сначала в квартире появились рыбки, потом — хомячки. За рыбками в аквариуме с удовольствием наблюдали. Хомячки тоже были очень забавными. Потом у нас поселилась уютная и пушистая кошечка.

Глухой ребенок растет в довольно узком кругу, и постоянное соприкосновение с животными помогает заполнить вакуум от нехватки общения. Животные помогают детям познавать окружающее, узнать цену дружбе. Со своим четвероногим любимцем ваш ребенок никогда не почувствует себя ущербным, не таким, как все. Он будет гордиться, что у него есть верный друг, в отличие от многих людей прекрасно понимающий его речь.
Глава X. Подведение итогов дошкольной жизни

В счастье не возносись, в несчастье не унижайся.

Клеобул, древнегреческий философ

К моменту поступления в первый класс наш сын умел читать, писать прописью, считать до ста. Сейчас я уже не могу точно сказать, каким количеством слов исчислялся его словарный запас.

Мы заводили словари, куда заносили каждое новое слово с объяснением его значения. Словари сын читал регулярно, тем самым повторяя и закрепляя. Придумывать объяснения для слова было трудно. В некоторых случаях мы наклеивали картинки.

Постепенно, накапливая словарный запас и жизненный опыт, сын сам начал вносить в словарь новые слова и их объяснения. Толкование многих слов мы вообще откладывали до поры до времени. Ну а как, например, не объяснить понятие «умер», если ребенок уже столкнулся с этим в жизни?

В первую очередь подбираю слова, которые помогут мне в беседе. Слов-помощников пока немного (сыну в то время было годика четыре). Вот моя беседа, почти дословная: «Дядя — вава (болеет). Плачет, плачет. Дядя сломался. Другие (жест — этого слова еще нет), много (опять жест), дядя — лопата копать (жест). Дядя сломался и там (указательный палец показывает в землю) — все. Нет. Там, там, там (значит, всегда). Папа — тут. Дедушка — тут. Кушает, спит, идет. А дядя — там,там,там».

Вот и вся беседа. По-другому невозможно, нет в арсенале подходящих слов. Чтобы лучше понял, пришлось с ним идти на похороны, расширяя познания эмоциями и наблюдениями. Со временем, развиваясь, мы неоднократно обращались к этой теме, неприятной, но, увы, неизбежной.

К пониманию темы «День рождения» подводили не один год. Я знаю родителей, которые до 3-4 класса исчерпывали необъятную тему жестами: подергать за ушки, задуть свечку, подарок. Меня такой подход не устраивал, да с нашим ребенком номер и не прошел бы. У него из одного «почему» логично вырастал еще целый ряд вопросов. Тут односложными ответами не отделаешься. «Почему я маленький — и день рождения, а папа большой — и тоже день рождения? Почему я — день рождения, холодно, снег; а мама — день рождения, лето, солнце?» Применяя такое же количество слов (больше не знает), ответить невозможно, нужна подготовка.

Мы сделали «календарь погоды», образец которого я увидела в детском саду. Полностью копировать нельзя, у нас другая специфика. Вместо стрелки папа нарисовал указательный палец с маникюрчиком и календарь сразу стал самым оригинальным из всех увиденных ранее. Новое наглядное пособие одновременно знакомило с погодой (солнце, ветер, дождь, снег) и с временами года. Кроме картинок приклеили кармашки, куда вставляли таблички.

Над письменным столом повесили отрывной (незаменимый помощник) календарь, а на стене — обычный. Голубым фломастером обводили зимние месяцы, желтым — осенние, зеленым — весенние и красным — летние. Одновременно вместе с сыном рисовали картинки, подчеркивая, что зимой преобладает голубой и белый цвет, осенью — желтый и т. д.

На этом же календаре ярким цветом обозначили дни и написали имена (чей день рождения). К каждому дню рождения начинаем готовиться заранее, не столько подарки, сколько подогреваем эмоционально. Считаем оставшиеся дни. «Десять раз поспим, встанем, ура! Папа — день рождения! Девять раз поспим...» И так каждый день. К долгожданному дню сын полностью готов — радости, восторгам нет предела! Какие-то мазилки, поделки, позднее — газета, фотомонтажи, а главное — эмоции, сюрпризы. Еще важнее — познание мира, занятия.

Дверные косяки испещрялись полосочками. Объясняю: когда ты родился (этого слова пока нет), был маленький-маленький (показываю фотографию грудного возраста). Потом вожу пальцем по календарю: зима, весна, лето, осень — все.1 — день рождения (дергаю за ушки, делаю приблизительную отметку на дверном косяке; пишу цифру 1 и имя сына). Ты — маленький. Опять пальцем по календарю: зима, весна, лето, осень — все. 2 — день рождения (делаю повышеотметку с цифрой 2). Главное — осознать и понять.

Часто спрашиваешь у глухого ребенка: «Сколько тебе лет?» Отвечает заучено: «Мне 8 лет». Что конкретно означает цифра 8 и что такое «лет» — понятия не имеет. Я считаю это ненормальным. Мы никогда ничего не заучивали автоматически. Сначала — понять и осмыслить, потом оно уже само запомнится.

А если на данный возрастной период невозможно объяснить, лучше пока не брать вовсе.

То же самое с вопросом: «Как тебя зовут?» Переставишь слова: «Тебя как зовут?»— уже не понимает. Значение слова «зовут» сложное и придет не сразу. А пока не доросли до него, мы спрашивали у сына: «Ты кто?» Фраза царапает слух, привычный к другой формулировке. А что делать? Зато ребенку понятно.

За свои собственные приемы я часто выслушивала замечания в областной поликлинике. Сурдопедагог каждый раз говорила мне: «В методике написано одно, а вы почему-то всегда другое придумываете». Ну что я могла ответить? Я лучше знала своего ребенка, и мне казалось, что так ему понятнее, доступнее.

Так получилось, например, и с табличкой «будем заниматься» (ее рекомендовали подставлять с самого начала, то есть с двух лет). Мы сделали табличку, но начали пользоваться ею перед самой школой, когда узнали трудные слова, доросли до них.

Или табличка с вопросительным словом «где?» Маленький ребенок понял, что таблички нужно подкладывать под картинки и предметы. Как объяснить глухому ребенку абстрактное значение слова «где?» и подо что его можно подставить? Долгое время, обозначая вопрос «где? », мы пользовались вопросительно поднятыми вверх бровями и разведенными в стороны руками.

То, что я сейчас вспоминаю и описываю, было до школы. Я стараюсь показать вам, какой багаж знаний накопил мой сын до поступления в первый класс. Когда-то мне очень хотелось самой иметь книгу, похожую на ту, которую вы держите сейчас в руках. Мое желание осуществилось, но это уже мой личный опыт и пусть он послужит вам.

Предложенные мною методы и приемы — не эталон. Каждый ребенок индивидуален, у каждой семьи разные условия жизни, разные традиции, возможно, что-то из моего опыта для многих совершенно неприемлемо. Я понимаю, что родители, пожелавшие серьезно заняться обучением глухого ребенка, будут складывать свою картину, но, возможно, книга поможет им. Значит, я старалась не напрасно.

Каждый день мы всей семьей играли в настольные игры. Обычное домино помогло нашему мальчику усвоить состав числа и сложение. Русское лото помогало в занятиях по чтению с губ. Сначала, когда сын не знал двухзначных чисел, мы говорили: «один – восемь» или «три-пять». Задачу с вертикальными столбиками, в которых спряталось нужное число, он решал быстро. Самые трудные из цифр — 6 и 4. Артикуляция при их произношении практически одинакова, всегда вызывала и вызывает затруднения. Поэтому при произношении слова «четыре», мы всегда несколько утрированно выделяли второй слог.

Я неоднократно применяю термин «утрированно». Поймите меня правильно и будьте осторожны, не переступите грань.

Да, с глухими детьми говоришь медленнее, как бы то ни было — упрощеннее. При непонимании перестраиваешь фразу, заменяешь более доступными формами. Но не перестарайтесь. Иначе, оказавшись в незнакомой обстановке, где говорящие не будут столь любезны и старательны, ваш ребенок окажется совершенно беспомощным.

И второе. Когда мы слишком протягиваем звуки, заостряем внимание на конкретном слове, многогранность звучания целого сводится к узкой характеристике отдельного, менее значимого. Не нужно таким образом жалеть ребенка, поверьте, они гораздо догадливее и умнее, чем мы представляем. Важно научиться чувствовать своего ребенка, чутко улавливать, понимает ли он смысловые нагрузки. Вовремя приходя на помощь, не лишайте его, вместе с тем, самостоятельности мышления, возможности поиска. Пусть сам учится добывать и накапливать способы понимания — ему виднее, что лучше и удобнее. Но ответственность за обучение лежит на нас, мы должны создавать ребенку необходимые условия.

Любимые настольные игры — с бросанием кубика и продвижением фишки вперед. Ну разве не интересно, если пришедший первым к числу «100» получает сюрприз — конфетку от мамы? Мы придумывали разные варианты игр, рисовали их сами. Это — путешествия по джунглям и по сказкам, знакомство с экзотическими животными и птицами, игры спортивного характера. Каждая новая игра несла в себе новую информацию. С какой целью мы бросали кубики? Чтобы играть? Чтобы заниматься. Мы не подставляли табличку «будем заниматься», но в процессе игры вместе с продвижением фишек продвигались в своем развитии.

Особый вид игр — с тетрадью и карандашом. Писали слова, пропуская буквы, например, с-бака, ко-ка. Сын отгадывал сразу, порой я даже не успевала написать слово. Потом мы начали пропускать две или три буквы: с-б-ка, ко—а и т. д. Подобные упражнения развивали гибкость ума.

Постепенно подошли к кроссвордам. Давали общий заголовок (например, «животные»). Известна первая буква, а дальше — пустые клеточки. Из года в год задания усложнялись.

Дочка придумывала ребусы с рисунками. Когда она уезжала в лагерь, то каждый день сын получал письмо, и в каждом обязательно что-нибудь интересное, оригинальное. Письма мы храним, это своего рода семейная реликвия, трогательный символ доброты, любви и понимания. Часто вижу, как сын просматривает какие-то старые записки, письма, и такое хорошее выражение лица у него!

Как я ценила такие редкие минуты затишья и благодати в нашем шумном, задерганном «маленьком государстве». Конечно же, определяет общую атмосферу в семье разумное поведение взрослых, чувство юмора, состояние нервной системы.

Как-то один психиатр сказал мне, что глухой «расторможенный» ребенок способен отравить жизнь целой группе здоровых детей, довести их до истерики.

Неправда. Поверьте, эти дети не глупее нас; а если глупее, то наша вина, что не помогли, не научили.

Поговорите с воспитателями детских садов, и они расскажут вам, как ведут себя здоровые дети. Придите в школу (обычную) во время перемены и понаблюдайте: сколько раз вас, взрослого, толкнут, наступят на ногу и даже не извинятся. Дети есть дети, а их культура и поведение зависит от нас с вами. Я имею в виду обычных здоровых детей.

Глухой ребенок за день испытывает много неудобств, обид и огорчений. Попробуйте отключить звук у телевизора хотя бы на один вечер. Устали? А они в такой ситуации всю жизнь. И ничего, еще и улыбаются, смеются, радуются жизни. Срываются, конечно. А мы разве не срываемся?

Почему же тогда именно глухих малюток не принимают в обычный детский сад из-за их расторможенности? Согласна, непривычно. Окружающим придется быть терпеливее, добрее, умнее, наконец. Но ведь это — тоже человек. Человек, который попал в беду. А от беды никто не застрахован.

Я цитирую выдержку из письма глухой женщины: «Беда, подобная моей, двойная проверка: для оглохшего — его собственной стойкости и воли, для окружающих — их человечности ».

Дети, воспитывающиеся в интернатах, живут в замкнутом пространстве. Им практически негде приобретать опыт изменений обстоятельств, что на каждом шагу происходит в повседневной жизни. В незнакомых условиях, в новом широком пространстве они не смогут освоиться — они не научились, и в измененных обстоятельствах будут чувствовать себя неуверенно, скованно.

Когда много лет спустя я посмотрела фильм «Страна глухих», нашла подтверждение своим мыслям. Фильм жестокий, страшный. Наверное, в нем многое преувеличено, но ведь проблема существует. Глухие люди замкнули себя в своем мире, все, что вне его, воспринимается недоверчиво, враждебно (по содержанию фильма). Они сами замкнули себя, или мы осознанно отторгли их, изолировав в специализированные заведения, чтобы наши здоровые дети (как сказал тот знакомый психиатр), не дай Бог, не переволновались от общения с расторможенными? Кто знает правильный ответ? А я уверена: и его, и мои, и ваши здоровые дети были бы гораздо здоровее морально, если бы рядом с ними учился глухой (или с другим физическим недостатком) ребенок, а они бы, стараясь понять его, сочувствуя и сопереживая чужую боль, помогали в учебе и в жизни.

На протяжении жизни моему сыну редко встречались жестокость и недоброе отношение людей. Хотя тут нужна верная установка.

Я часто довольно жестко, как могло показаться со стороны, говорила сыну: «Человек не знал, что ты не слышишь!» «Ну и что, подумаешь, мальчишки бегали вокруг и дразнились! Они часто так делают — настроение веселое!» Я понимала: если покажу в настоящий момент, как мне больно и обидно, если сама начну канючить и причитать, будет хуже. Нужно научить ребенка не заострять внимание на неприятностях, не зацикливаться, быть выше мелочных обид.

Придет иногда взвинченный, как боевой петух: «Они дразнили, а я за одним побежал — дал ему, за другим...» Я его сразу обрываю: «И будет у вас привычная игра: они дразнят, ты — догоняешь. А ты отвернись и не обращай никакого внимания, как будто не к тебе относится. Они подразнят-подразнят, им станет неинтересно — и перестанут».

Мои наставления действуют. Многого я, конечно, не знала, потому что он не рассказывал. Может, щадил меня, может, действительно не придавал большого значения. Правда, иногда скажет с горечью: «Если бы ты смогла побывать на моем месте...» Я никогда не показываю, как у меня от боли все внутри обрывается. Скрутив туго-натуго собственные эмоции, начинаю объяснять, что у каждого человека в жизни свой крест. Вспоминаем знакомых мальчиков с диагнозом ДЦП (детский церебральный паралич), один из которых не может ходить, он перекатывается по полу. Привожу для примера слепых людей, никогда не видевших ярких красок жизни. Объясняю, что у многих людей есть внутренние, скрытые от наших взоров болезни, доставляющие каждую минуту страдание.

Беседа обычно заканчивается тем, что я внушаю сыну: «Тебе очень повезло в жизни». И привожу веские доводы, почему. Настолько веские, что не согласиться с ними он не может. Вот на этой оптимистичной ноте мы и заканчиваем разговор. Надо сказать, что установку я даю не только для ребенка, но и для себя тоже. Я стараюсь не дать обиде поселиться в моем сердце.

Жаль людей, ставших причиной разговора, недоросших до глубокого понимания человеческой боли. И по сути, это они в большей степени инвалиды. У них душевная ущербность, а это страшнее.

Я здесь не применяю слово «милосердие». Оно мне не нравится. Хотя в своей изначальной версии (милое, доброе сердце) оно прекрасно, но в нашей современной жизни его значение несколько извратилось. У нас оно делит людей на здоровых и инвалидов. А делить не надо. Разговаривайте с человеком как обычно, как с себе подобным. Пусть он участвует во всех мероприятиях, почувствует и соприкоснется со всеми сторонами жизни. Помогите спокойно. И не обходите стороной в разговоре тему его болезни. Иначе проблема выступает еще острее. Скажите: «А ты молодец, здорово держишься! Я бы так не смог!»

«О милосердии не нужно говорить, его нужно воспитывать — тончайшими молитвенными процессами. Вырабатывать навык соучастия, сопереживания, когда помочь ближнему, понимая и принимая его, станет насущнейшей потребностью» (Ильинский, ленинградский педагог).

Ко мне часто обращаются пациенты необычные и трудные; настолько трудные, что, порой, поначалу я совсем не знаю, как себя вести с ними. В моем кабинете мамы часто краснеют за поведение своих детей и не способны уловить смысл того, что я говорю, потому что следят за ребенком: куда он еще полезет, что еще выдаст и как я на это посмотрю.

Я понимаю их, сама через это прошла. И прекрасно вижу, что мама ребенка-олигофрена не понимает моих слов, потому что сейчас она думает только об одном (о, как ясно читаю я ее мысли): с какой, должно быть, брезгливостью реагирую я на то, что изо рта малыша вместе с неумелыми звуками вылетает слюна мне в лицо. И на последующие занятия она не придет именно по этой причине.

Как выразить волну нежности и сострадания, поднявшуюся во мне после «подглядывания» в затаенный уголок ее души? Такой маме я, вопреки своему правилу, сразу же говорю, что у меня самой глухой ребенок. Без этого сильного довода она ни за что не сможет перешагнуть барьер недоверия ко мне.

И все-таки она больше не приходит.

А я думаю: «Моя дорогая! Сколько же недоброго тебе пришлось пережить, чтобы потерять веру в сердечную отзывчивость? Что мне сделать, чтобы раскрылась душа твоя навстречу другой душе, желающей помочь и утешить?»

Однажды выбрасывая ненужные бумаги, я заинтересовалась одной из них: мятый листок с оторванным уголком — черновик школьного изложения моего сына. Я не знаю, слова какого автора передавали по памяти дети, но меня глубоко затронул их смысл. Я хочу поделиться с вами:

«И появились призывы создать общество «Милосердие» и еще какие-то организации, дабы сотворять добро. Меня эти попытки пугали. Заорганизовывать добрые чувства и внести в рамки инструкций то, что должно быть тихим, скромным. Существовало еще в XVIII веке выражение «тихая милостыня» — когда человек делает доброе дело, но никому об этом не говорит. Единственной наградой являлось внутреннее сознание радости от сделанного и слова из уст того, кому помог: «Пусть хранит вас Бог!»

Мне вспомнился один случай. Мы работали на даче. Я поручила сыну сходить к колонке за питьевой водой. На дачной улице нет тротуаров. Ребенок шел спокойный и расслабленный, футболил ногой камешек.

Вскоре сын вернулся, стараясь не попадать в поле моего зрения. Незадолго до его возвращения я видела, как по улице проехала машина, и машинально обратила внимание — «Жигули» красного цвета. Через некоторое время машина вернулась и остановилась у нашей дачи. Вышел водитель и чуть ли не на коленях стал просить у меня прощения. Я стояла перед ним и ничего не понимала. Оказывается, водитель увидел на дороге мальчишку и начал сигналить. Тот по-прежнему шел, не уступая дороги. Водители остановился, вышел из машины и ударил неподчиняющегося правилам пешехода по голове. (Ударил, скорее всего, сильно, иначе бы не приехал, я думаю.) Потом ему, видимо, сказали, что тут живет глухой мальчик.

Внутри все возмущалось и плакало от несправедливости, но я только спросила тихо: «Но ведь вы видели: ребенок не проявил никакой реакции на сигнал. А может, у него что-то с психикой — нормальный человек не станет рисковать, когда за спиной опасность». Наш обидчик растерялся: « Мне как-то и в голову не пришло ».

«Хорошо,— думала я,—если человек что-нибудь поймет. На ошибках все мы учимся. После сегодняшнего случая, наверняка, подобное с ним не повторится». Потом я подошла к сыну и стала расспрашивать у него.

«Почему ты мне ничего не сказал?» «А зачем? Ты бы расстроилась». И все.

Если с детства в ребенке-инвалиде правильно заложены понятия добра и зла, милосердия и жестокости, терпения и душевной чуткости, то, когда он станет взрослым, его критерии оценки происходящей действительности будут справедливыми.

Да, психика будет ранимой, это естественно. Но она не станет надломленной. Человек, конечно, будет уязвимым, но он не превратится в озлобленного, обвиняющего судьбу и всех вокруг за свою болезнь. Настигнут минуты отчаяния, срывов; как и у всех людей, но он сумеет найти достойный выход, выстоять и не сломаться.

Скоро звонок? Подождите, мы съездим за чудом...

Мы в очередной раз поехали в Киев. Фактически уже поняли, что никто нас не вылечит, но все-таки чего-то ждали. Есть выражение: «Надежда умирает последней» • Наверно, так и должно быть, иначе как жить?

Позже, анализируя, я поняла: мы ждали чуда. Понимая разумом, что чудес не бывает, в душе мы его ждали. Было очень трудно жить. И мы надеялись: кто-нибудь где-нибудь решит за нас проблемы, подскажет единственно правильный выход, что делать дальше. И мы поступим так, нисколько не сомневаясь, и нам сразу станет легче.

Сейчас, общаясь с родителями, имеющими глухих детей, я наблюдаю приблизительно такую же картину. Зная, что нейросенсорная глухота неизлечима, продают последнее и куда-то едут. Они надеются на чудо, ждут, что кто-то снимет с их плеч этот непомерно тяжкий груз боли и неумения общаться и воспитывать своего собственного ребенка.

Я не отговариваю их. Через поиски должны все пройти, чтобы потом не казнить себя: а вдруг я упустил единственный шанс? Но я настоятельно советую: не теряйте времени, занимайтесь каждую свободную минуту. Сама я в поездках занималась даже больше, чем дома, потому что у меня высвобождалось время от работы, от домашних дел, и все освободившиеся часы и минуты я отдавала сыну. В поездах мы играли с утра до вечера. Моя фантазия подбрасывала мне идеи. Сын увлекался и не подозревад, сколько нового получал под неслышимый для него стук колес.

В Киеве мы ездили в институт, в котором стояли на учете. Узнали подробности о существующей операции. Предполагая огромный риск (все-таки голова, череп), она давала взамен несколько процентов улучшения слуха. Что значат несколько процентов непосредственно при нашей аудиограмме? И вопрос об операции отпал сам собой. Через институт мы стали на очередь и получили из Москвы слуховой аппарат «Oticon».

По заранее намеченному плану в один из вечеров пошли «в гости» к сурдопедагогам, с которыми незадолго до этого случайно познакомилась моя подруга. (Случайно? Или случайностей не бывает?) И здесь произошло невероятное; то, чего я никак не ожидала. Я привыкла, что знаниями моего сына окружающие восхищались. До пяти лет он начал читать, сейчас уже писал прописью, у него накопился приличный (для его диагноза) словарный запас, он сообразительный, не раздумывая, выполнял многие задания.

Оказывается, всего этого мало! Меня упрекнули в плохом произношении сына, в том, что он не носит слуховой аппарат, во многих других упущениях. Как горько было слушать и осознавать свои ошибки, недоработки. Как уколола мысль, что я, «привязав ребенка к своей юбке» (опять?), лишила его очень многого.

Я прекрасно знала, что с матерью и отцом ребенок никогда не будет заниматься так же продуктивно, как с педагогом; что в отношении к родителям у детей другая установка. Все накопившиеся отрицательные эмоции они чаще изливают на маму. Пусть это своего рода доверие («здесь меня любят, поймут и простят»), но такие отношения мешают занятиям. Все я знала и понимала, но осознанно пошла на ошибку. В результате мой ребенок многое упустил, а я раньше времени поседела.

Я слушала специалистов, а в душе нарастал протест против, казалось бы, справедливых обвинений. Разве смогут они меня понять, когда их здоровые дети бегают рядом? Разве знают они, что ничего не понимающего малыша трудно отдать на пятидневку. (Я вообще не нашла такой пятидневки, где с ним занимались бы лучше, чем дома.) А разве можно положить на одни весы недополученные знания и необыкновенную атмосферу любви, которая постоянно окружала нашего ребенка?

Встреча с сурдопедагогами прошла не зря. Я получила много ценных советов и новый стимул к занятиям. Возвращалась расстроенная, но почти уверенная в своей правоте: в нашем положении другого, лучшего, выбора все равно не было. А вывод я сделала: заниматься будем больше.

Глава XI. Необычный первоклассник

Пропал не тот, кто в беду попал.

Пропал тот, кто духом упал.

Пословица

Первый класс. Обучения, каким я его себе представляла и пыталась нарисовать директору школы и сотрудникам гороно, не получилось. Почему? Сын побоялся заходить в класс.

Отчасти, это была моя ошибка. Из-за всех переездов, обменов и переговоров я не обдумала важных мелочей. С учительницей я сына познакомила — она специально приходила к нам «на чай», мы ходили к ней с ответным визитом, чтобы сын привыкал, а она научилась хоть чуточку с ним общаться. Но вот ни с кем из ребят — его будущих одноклассников, я не успела сынишку познакомить.

И еще одна ошибка. Работу я все-таки не оставила, поэтому приводила сына минут за 10-15 до начала урока, когда большинство ребят уже находилось в классе. А следовало бы приводить заранее, чтобы он успел разглядеть тех, кто пришел раньше, пообщаться, просто привыкнуть к обстановке еще до того, как все соберутся.

Но ошибки были сделаны и исправить их в дальнейшем оказалось невозможным. У глухих детей есть особенность: часто один частный случай сразу воспринимается как норма и становится привычкой. Такое бывало и раньше, будет и потом, так случилось и на этот раз. За свои ошибки я расплачивалась целый год.

Мы, как обычно, подходили к двери класса (дома проводилась предварительная беседа, он соглашался: да, я зайду, я сяду за парту), но как только сын замечал одноклассников и их глаза, устремленные на него с естественным любопытством, его охватывала паника. Он прятался за мою спину, а потом стыдился своей минутной слабости и не заходил в класс. Я убеждала, уговаривала учительница — бесполезно. Он боялся. Ребенок никогда не был в коллективе. А тот маленький опыт в специализированном детском саду, с десятью ребятишками и мамой-воспитательницей, не в счет.

1-й класс учительница набрала как нулевой. После уроков, когда все ребята уходили в групповую комнату, мы шли заниматься в класс. Я сидела рядом. В общем-то, основную программу первого класса сын уже знал, но... сколько нового! Сколько трудностей! (Я поставила восклицательные знаки, чтобы подчеркнуть, какой огромный диапазон нам предстояло охватить.) Сразу обнаружились сложности с письмом. Наш первоклассник писал беглым, можно сказать, сформировавшимся почерком, и вернуться назад к прописям практически было невозможно. Слишком живой по натуре и чрезмерно быстрый в движениях, он не мог писать медленно и красиво.

Учительница меня успокаивала: «Не переживайте! Половина детей в классе пишет не лучше». Да, но дети не умеют, они учатся. А этот умник умеет, но не старается — вот что меня возмущало. Печатными буквами он писал быстро и красиво (не каждый взрослый бы так сумел), но ведь в школе нужны именно прописи.

А дисциплина! Горе-ученик мог посреди урока встать и, ни слова не говоря, пойти посмотреть в окно или нарисовать что-нибудь на доске. Правильно, дома никогда не ставили жестких условий — все в форме игры, свободно и неограниченно (попробуй, ограничь!). В зависимости от учебной цели и желания ребенка дома занятия проводились и на ковре, и перед зеркалом, и в ванной, и на прогулке. Возможно, он и не понимал до конца, что во время урока нужно сидеть за столом; тем более, что примера других ребят перед глазами не было — мы занимались одни.

Из видимых трудностей две — письмо и дисциплина — стали основными. Со многими другими сын справлялся похвально. Мало того, иногда, когда я «давила» на него, учительница меня останавливала: «Вы много от него требуете. У меня и другие дети с этим не справляются». Видимая, лицевая сторона медали выглядела вполне благополучно. А дома, на невидимом фронте, сколько всего на нас навалилось! Новые слова шли таким потоком, что мы не успевали с ними справляться. Остановить поток, чуточку облегчить себе жизнь? Нет, сами напросились.

То, что одноклассники знали с трех-четырех лет (формулировки простых вопросов, слова, поставленные в нужных падежах), нас придавило, как тяжеленная глыба. Ах, эти падежные окончания, склонения, изменения глаголов по временам и прилагательных по родам! То, на что другие родители и внимания не обращают, потому что оно приходит исподволь, естественным путем, у нас превращалось в кошмар. Это отнимало все свободное время (какое свободное время?), все силы, все нервы. Ребенок не понимал, насколько перечисленное важно. Он не хотел запоминать и изменять окончания слов. Он никогда не слышал человеческой речи и не в состоянии был сделать требуемых выводов. Все это он поймет позднее, но школьная программа диктовала свои сроки.

Невыносимо трудно, а куда денешься? Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Наступило время, когда я начала завидовать людям. Нет, не материальным ценностям. Я завидовала мамам, чьи дети хорошо разговаривают: они получили речь даром (по сравнению с нами), они спокойно отводят детей в детский сад или в школу, и там, как манна с небес, сыплется необходимая для жизни информация.

У тех (у других) детей уже вовсю шло накопление знаний иного рода: закладывались основы пространственного воображения, нравственных понятий, межличностных отношений. У нас, разумеется, это тоже присутствовало, но без слов, на уровне интуиции и понимания глазами. А сказки, стихи и песни, которые вовсю распевали те, другие дети! Нам же еще только предстояло узнать полный смысл слов: сердце, мир, радость.

Выкладываясь до предела, сократив до минимума время сна, вперед мы продвигались слишком медленно. И было невыразимо больно сознавать, что мы все равно отстаем в развитии от обычных детей.

«Научите моего ребенка разговаривать, как научили своего»,— попросила меня одна мама, протягивая коробку конфет.

Но это невозможно. Мы занимались со своим сутками. Втроем, сменяя друг друга. Перерыв — только на сон. Я охотно подскажу вам, передам всё, что умею, вложу свою душу, а остальное должны сделать вы. Захотите — получится. Без вложенного труда, любви и терпения чудес не бывает.

Безусловно, в занятиях мне очень помогали муж и дочка. Но я не могла расслабиться и в такие минуты, постоянно вмешивалась, что-то дополняя и корректируя. Казалось бы: занимается муж — радуйся, и пусть твоя голова хоть немного отдохнет. Нет, моя ответственность, моя педагогическая бдительность не дремали. Из кухни, например, я прислушивалась и кричала: «Интересно, для кого ты сказал сейчас умное слово? Для меня, для успокоения совести или для «галочки»? Наш сын этого слова не знает». Иногда муж обижался, но, понимая, что я права, искал другую возможность, менял формулировку, чтобы объяснять или просто разговаривать с сыном.

Любое свое действие нужно сопровождать объяснением, проговаривать названия предметов, к которым подходишь. Как с младенцем. Того подносят к чему-нибудь и говорят: «Это — кошка. Это — собака». С глухим — так же, но долгие-долгие годы. Проговаривать, чтобы повторялось и не забывалось. Сначала просто: «Это — окно». Потом, по мере развития речи: «Это — окно. Рама деревянная, а стекло прозрачное». Позднее: «Это — окно. В комнате — тепло, а за окном — зима. На земле и на деревьях — снег. Белый, пушистый». И так до бесконечности, закрепляя каждое слово, до автоматизма доводя запоминание предлогов и окончаний. Только непременно последовательно, в доступной для ребенка форме.

К сожалению, иногда наблюдаю, как мама, чей глухой или слабослышащий малыш едва несколько слов научился понимать, в моем кабинете (или на улице) столько ему «рассказывает»... Для кого она говорит? Получается, что «на публику», потому что ребенок ничего этого не знает и не слышит. А вокруг совершенно не понимающие сути дела люди, видя «усердие» мамы, хвалят: «Вот молодец! Целыми днями занимается с ребенком!»

Живите для своего малыша, растворитесь в нем, не подстраивайтесь под мнение окружающих. Пусть не обижает вас услышанное за спиной: «Ребенку 6 лет, а с ним как с годовалым разговаривают...» Простите окружающих, они не общались с глухими детьми и не представляют специфики такого общения.

Представьте, как больно и обидно вашему крошке, когда его любимая мама, единственный источник информации, находясь рядом, шевелит губами и бормочет что-то непонятное неизвестно для кого и зачем. Казалось бы, мелочь? Но все большое, существенное как раз-таки и складывается из мелочей.

Да, нужно раствориться в малыше, окутать его нежным, заботливым облачком, но в меру, переусердствовать тоже нельзя. Мы, например, допустили ошибку, которую исправляли с трудом.

Если сына не понимали, я переводила; если не понимал он, я также спешила на помощь. На моем лице он видел отражение собственных чувств, читал поддержку или предупреждение. Это привело к тому, что ребенок стал смотреть только на мое лицо, на мои губы. Даже общаясь с папой, он вопросительно оглядывался на меня: «Что папа говорит?» Перестраивались туго, вплоть до обид. «Говори так, чтобы тебя поняли!» «Подсказывать не буду, смотри внимательно, папа еще раз повторит!»

Недостатки, плохие привычки, как и болезни, легче предупредить, чем потом перевоспитывать и изживать. Поэтому хочу предостеречь вас, чтобы вы подобных ошибок избежали. А повторяются такие ошибки очень часто, как хроническое заболевание. Я наблюдаю это на своих занятиях.

Ребенок настолько привык, что ему сразу подсказывают, он и не смотрит на мои губы, а сразу поворачивается к маме-переводчику. Неуверенность в своих силах, ожидание помощи извне — сложно на таком фоне чего-либо добиваться.

Некоторые мамы настолько опекают своих малышей, что не дают им самостоятельно шагу сделать. Говорю ребенку: «Садись!» Он не успевает глазом моргнуть, как мама сама пододвигает стул и усаживает на него свое чадо.

Дайте детям возможность подвигаться, подумать, ошибиться. Возможно, в другом кабинете специалист спешит, подгоняет вас, но я ведь сижу, улыбаюсь и терпеливо жду ответа на свой вопрос. Нет, мама не дает ребенку думать, дергает за кофточку: «Говори, ты же знаешь!» Сколько раз мне приходится твердо останавливать мам: «Запомните, здесь учительница — я! Сидите и молча наблюдайте».

Бывает, что ребенок не может сразу вникнуть в смысл предлагаемого задания. Я наблюдаю: малыш, так и не поняв задачу, начинает «гадать», т. е. брать или подавать наугад, а мама быстренько его поправляет. Ребенок умненький, он бы и самостоятельно справился, если бы хорошо подумал, но взрослые помешали. Непростительное непонимание детской психологии.

Первый год обучения был очень трудным. Работа над произношением. Работа над ударением. Первые стихи наизусть.

Учебный год закончился, взрослые и дети наслаждались каникулами. Мы же все лето наверстывали упущенное, то, что не успели. Во втором классе были те же проблемы. Пока мы не одолели все спряжения и склонения (что самое сложное для глухого человека),— до тех пор мы не могли вздохнуть свободно.

И еще я поняла, что программа обычной школы трудна для глухого ребенка. Но ее можно вытянуть, мы это доказали. Пять классов сын закончил с похвальной грамотой. Семья радовалась пятеркам — честным и заслуженным. Но ведь мы сидели рядом, все объясняли и переводили, исполняли роль учителя. Поэтому я никому ничего не советую. Каждый должен выбирать свою дорогу сам. Я рассказываю, как жили мы.

«Тяжело в ученье, легко в бою!» — значение выражения я объяснила сыну в первом классе, и сама повторяла девиз каждый день, как молитву. Да, пусть нашему мальчику сейчас неимоверно трудно войти в коллектив, пусть мы «расшибем лбы» об окончания и предлоги, но мы обязаны все выдержать. Зато потом ему будет легче, нежели другим — таким же, как он, жить в слышащем мире.

Занимаясь с сыном, я старалась быть требовательным педагогом. Видя его природные способности — ум и память, я старалась во время образовательного процесса не делать скидок на отсутствие слуха.

Но часто, замечая, как после многих моих повторов, он все-таки не может понять, чувствуя беспомощность его перед неозвученными моими словами, я испытывала такую щемящую жалость, что у меня пропадала всякая объективность. Хотелось одного: обнять, защитить, отгородить от всего мира.

Может возникнуть вполне естественный вопрос: почему я не оставила работу, если было тяжело. Слишком сложный вопрос, и в двух словах на него не ответишь. Моя работа была творческой, во всяком случае, мой подход к ней был творческим. Все свое умение, фантазию я отдавала ей. И сколько бы я ни тратила сил и времени, мне все возвращалось сторицей. Работа стала отдушиной, которая спасала от невыносимой боли. На работе я старалась увлечь детей музыкой, чувством прекрасного, а они, в свою очередь, заряжали меня энергией, которая позволяла не просто жить, а жить и радоваться.

Необходимо защищать свою психику отключением от обстановки. Для души всегда имейте светлую отдушину. И если судьба распорядилась так, что весь день соткан из щемящей и не отпускающей боли, из криков и капризов вашего необычного ребенка, все равно не отступайте от этого правила. Найдите какое-нибудь любимое всепоглощающее занятие. Именно всепоглощающее, чтобы оно хоть на короткий отрезок времени вытесняло из вашего сердца боль и отчаяние.

Но запомните: только творчество способно возвысить душу, очистить ее. Любимая музыка, стихи, книги — так, чтобы увлекало полностью, вбирало целиком, чтобы забыться и излечить крохотную часть своей души.

Роль целителя могут исполнять и шитье, и вязание, но непременно с выдумкой, фантазией. Иначе рутинная, без творческих взлетов1 работа засосет вас, заведет в болото, из которого вам, именно вам с вашим ребенком, уже не выбраться.

Другие родители смогут уйти от обыденности на морском отдыхе с детьми, в театре. Вам судьба не оставит такой лазейки. Если вы всерьез заняты проблемой воспитания и обучения своего глухого ребенка, то она будет преследовать вас ежеминутно, ежесекундно. На отдыхе забудетесь — боль напомнит о себе необычным голосом вашего ребенка, отличающимся от голосов других детей. В кино, в театре вы будете переводить. А если куда-нибудь выберетесь без него, то постоянно мысленно будете переживать: этого слова он не знает; а так он никогда не сможет; ах, как много надо успеть!

Но могу уверить: можно чашу проблем испить до донышка, не халтуря, не прячась, и при этом остаться здоровым, жизнерадостным человеком. Конечно, есть боль, от нее никуда не денешься. Но спрячьте ее поглубже, в самый укромный уголочек. Не тычьте ею в глаза каждому встречному и сами себя не жалейте. Когда человек себя жалеет или напрашивается на сочувствие, он становится жалким. А жалкий человек — слабый. Пусть ваш дух будет сильным, пусть он будет выше жалости. Несите свой крест терпеливо. Скорбя, но с достоинством. У вас все получится. Бог непосильной ноши не дает.

Разумеется, осознание многих вещей, о которых я пишу, пришло значительно позже. А тогда я шагала наощупь, интуитивно. Теперь это — уже пережитое, выстраданное и глубоко осмысленное — я говорю родителям, приходящим на прием. Я говорю, чтобы утешить, поддержать, чтобы они выдержали все тяготы, чтобы у них хватило сил много заниматься со своим ребенком и радоваться результатам.

Отдельные главы, да и вся книга, изобилуют синонимами «тяжело» и «трудно». Облегчить текст и упразднить энергетические тяжеловесы — значит, исказить смысл написанного, потому что даже с ними картина представлена упрощенной. И когда я пишу о трудностях, о нехватке сил, то причина не только в моем сыне. У меня ведь была и другая жизнь, которая тоже, как и у всех, требовала полагающейся ей отдачи. Кого-то из близких хоронили, кому-то делали операции, один попадал в аварию, а другой — в историю. На работе я не просила снисхождения, старалась отдавать по максимуму. И на все нужны были силы.

Оглядываясь назад больше чем на десятилетие, естественно, по-другому воспринимаешь многое. И бывают минуты, когда, перечитывая написанное, я вдруг засомневаюсь: не преувеличила ли, не исказила ли достоверность, добавляя эмоции? Однажды отдала рукопись маме двух моих маленьких пациентов.

«Я будто бы про себя и своих детей читала, так все совпадает. Но ведь у меня дети — слабослышащие. Мои проблемы по сравнению с вашими — небо и земля. Мне кажется, вы еще и умолчали о самом трудном».
Глава XII. Каникулы, во время которых учатся

Видеть, слышать — невозможно.

Но смотри — я не тоскую:

то, что в жизни мне доступно,

шаг за шагом отвоюю.

О. Скороходова, слепоглухая

Так мы и жили. У нас не бывало привычного другим семьям: родители придут с работы, управятся по дому, поужинают и отдыхают перед телевизором или за книгой. Наш непрерывный марафон исключал такую возможность. Если выпадала свободная минута, мы занимались, играя. Играли в шашки, с раннего возраста — в шахматы. В «Чапаева», когда щелчками нужно сбивать шашки противника. А на бумаге — «крестики-нолики», «морской бой». И еще подобная игра, где загадывают слова с таким же, как палубы кораблей, количеством букв. В квартире собралось много настольных игр: электронные викторины, логопедическое, географическое и другие лото, спортивные настольные эстафеты — всего не перечислить. Каждая игра развивала, несла новую информацию и слова, которые сын запоминал.

Дочка разучивала с ним названия нот, и он уже «долбил» по инструменту одним пальцем, старательно проговаривая песенку-распевку: «Вот иду я вверх, вот иду я вниз».

И наконец (дожили-таки!), мы выучили первое в жизни стихотворение. Сначала объяснили все новые слова (часа три), поработали по картинке (показываю табличку, он должен найти на рисунке соответствующий предмет), потом долго трудились над произношением каждого слова, каждого трудного звука, над ритмом, над ударениями. Осталось самое простое: выучить наизусть.

Левой! Правой! Левой! Правой!

На парад идет отряд.

На парад идет отряд —

барабанщик очень рад.

Барабанит,барабанит

Полтора часа подряд.

Левой! Правой! Левой! Правой!

Барабан уже дырявый.

Когда обычного малыша водворяют на табуретку-сцену, а он рассказывает, картавя и пропуская слова, первое в жизни стихотворение, семья бурно восторгается и награждает артиста аплодисментами. Вы можете представить наш восторг? Радость от результата прямо пропорциональна затраченному труду. Восемь строчек потребовали колоссального труда, долгой и кропотливой предварительной подготовки. Разве могли мы предположить несколько лет назад, что доживем до такого счастливого дня? Это была победа!

Для первого, каковым оно являлось для нашего сына, это стихотворение сложное. Я вовремя воспользовалась повышенным интересом ребенка не столько к стихотворению, сколько к картинке, изображающей хулиганистого вида мальчишку с дырявым барабаном. Видимо, наш ребенок почувствовал в нем родственную душу, и это помогло ему в работе.

Сейчас в качестве первого стихотворения я советую родителям задание из методички «Фонетическая ритмика». В стихотворении (громко сказано) присутствуют и ритм, и размер, и рифма, а одновременное сочетание слов и движений усложняет, способствует развитию внимания.

опа-опа — разводим руки широко в стороны

оп-оп — ритмично крутим «фонарики» вверху

опа-опа — разводим руки широко в стороны хлоп-хлоп — хлопаем в ладошки опа-опа — разводим руки широко в стороны топ-топ — притопываем ножкой

За первым стихотворением я предлагаю следующее:

«Маленькие ножки идут по дорожке,

Большие ноги идут по дороге».

Все слова понятные и доступные. Водим по столу маленькую игрушку, потом большую и Проговариваем: первую часть — тихо, с умильно-ласковым выражением лица; вторую часть — громко, чеканя каждый звук. Ходим по комнате маленькими и большими шагами, повторяем, обыгрываем со всеми членами семьи.

Мы с мужем работали по сменам, дома постоянно находился кто-то из взрослых. Но, случалось, производственная необходимость требовала дополнительного времени, тогда родителей подстраховывала дочка, пропуская занятия в школе. Иногда сын оставался один. С пяти лет такое явление стало довольно частым. С тех пор, как он научился читать, мы, уходя, оставляли записки.

Сначала они выглядели примитивно: «Папа — работа. Мама — работа. Сестра — школа. Кушать — яйцо, котлета, огурец. Пить — чай». Постепенно содержание усложнялось. В каждую записку обязательно вносили что-нибудь новое, чтобы это новое, как и в играх, запоминалось, развивало.

Когда сын оставался один, я расписывала ему в записке распорядок дня, нумеруя каждый вид деятельности. Он любил потом вычеркивать то, что уже выполнил. Например:

1. Встать, умываться (чистить зубы страшно не любил, процедуру откладывали до моего прихода).

2. Кушать (перечислены продукты).

3. Играть (разложены игры и также перечислены).

4. Идти к маме на работу (хоть он и не знал склонений, в записках мы их начали применять очень рано, и по смыслу читатель догадывался).

Перечисляли в пунктах не случайно. Каждое прочтение — повторение, двойная польза.

Сын приходил ко мне на работу, заглядывал в зал через прозрачную дверь. Мы приветствовали друг друга глазами. Когда у меня заканчивалось занятие или репетиция, я спрашивала: «Ты закрыл квартиру?» На самом деле, поначалу звучало проще: «Дома дверь» — и жест, имитирующий поворот ключа. Вопросительный тон предложения выделяем глазами, очень часто он забывал закрыть дверь на ключ. Я уйти с работы не могу. Так стояла наша квартира открытой, пока не заканчивался мой рабочий день. Но и тут судьба нам помогала: все обходилось благополучно.

После работы — опять занятия. Не обязательно садиться и объявлять: «Будем заниматься!» Совместное времяпрепровождение полностью можно считать сплошным непрерывающимся занятием.

Каждому моменту, каждому действию — словесное обозначение; всю получаемую за день информацию оформлять в словах и вырабатывать привычку внимательно относиться к слову. Разумеется, на нас, взрослых, лежала ответственность за всякое произнесенное слово. Особенно ощущалась ответственность при просмотре телепередач.

Вместе с сыном смотрели мультики, детские фильмы. Сидели рядом, чтобы объяснять. Переводить телепередачу глухому ребенку — целая наука. Нельзя отвлекать его внимание от самых интересных кульминационных моментов. Говорить следует кратко, быстро, самое существенное. Уловить момент, успеть сказать так, чтобы ребенок за это время не упустил основное в развитии сюжета.

Обычно выражение «смотрели телевизор» ассоциируется с отдыхом. У нас же и просмотр превращался в напряженный труд. Зато перед телевизором у меня появлялась возможность в очередной раз наблюдать и поражаться умению малыша догадываться о теме разговора, вникать в суть содержания, схватывать буквально на лету. Увлечешься сам, не переведешь ему; спохватишься, начинаешь говорить, а он: «Я понял»,— и выдает готовое. Я непрерывно общалась со своим ребенком, знала, казалось бы, все ключевые моменты его истории развития, но меня всегда удивляло, как он смог понять и догадаться.

Насколько сообразительны необычные наши дети — просто диву даешься. Чтение с губ — зрительное различение по видимым движениям органов речи говорящего. Но есть слова, при произношении которых движения видимых органов совершенно идентичны. Не будем далеко ходить: «мама», «папа», «баба». Произнесите слова, глядя на себя в зеркало,— отличить по губам невозможно. Облегчая ребенку жизнь, лет до восьми мы к «маме» и «папе» добавляли имя.

Таких примеров много. И вот умудряются смышленые крохотульки по смыслу предложения выбрать подходящее из похожих слов и понять нас.

Подобрать аналогичное по сложности интеллектуальное задание для слышащего ребенка я не берусь. Причем, написанное выше подразумевает хорошую или мало-мальски приличную дикцию. А если она к тому же неважная и мимика лица бедная, «неживая», задача усложняется во сто крат.

Вопрос, который часто задают мне: «Как учить чтению с губ?»

Ответ: «Любовь и общение, общение, общение».

Почему любовь у меня опять на первом месте? Потому что без любви ни у вас, ни у вашего ребенка не хватит терпения перешагнуть барьер совершенного непонимания друг друга к взаимным привычно-нормальным речевым отношениям. Без дактиля и жестов это невыразимо сложный, тернистый путь. Но он преодолим.

Появление определенных слов и выражений вызывало у сына целую бурю эмоций и вопросов. Новые понятия чаще всего возникали внезапно, без всякой предварительной подготовки. Обычный ребенок, задолго до того, как поймет смысл нового слова и начнет им пользоваться, слышит его от взрослых или по телевидению, наблюдает ситуации, помогающие понять значение, что-то для себя уже откладывает, почва для посева подготовлена. А для глухого ребенка совершенно незнакомые слова сваливаются, в полном смысле, как снег на голову.

К примеру, понятие «развод». Так сложилось, что нас окружали благополучные семьи с мамой и папой. И в девять лет наш ребенок не подозревал, что бывает по-другому. И вдруг: «Мама живет с сыном, а папы нет». Я не смогу передать реакцию сына. Он находился в шоке несколько дней. Никак не мог представить, что папа (ребенок, применяя свой жизненный опыт, представлял своего любимого, обожаемого папу) может уйти, уехать и не видеть подолгу своих детей, свою жену. В голове у нашего ребенка противоестественность факта никак не могла уложиться. Долгое время волнующая тема являлась предметом наших разговоров.

А чуть раньше смешная история произошла, когда знакомились с понятием слова «вор». Когда сын не запирал на ключ квартиру или оставлял на улице свой самокат, я пыталась объяснить, что нехорошие люди могут забрать чужое и убежать. Я втолковываю, головой кивает, но вижу: не понял. Повесили папе на грудь табличку «вор», и глава семьи, захватив что-нибудь, воровато оглядывается и убегает на кухню. Сын смеется — понял. На другой день опять приходит домой без велосипеда, оставив его во дворе. Как же так? Достаю табличку, снова начинаю терпеливо объяснять. А ребенок твердит: нет вора на улице. Не сразу мы разобрались. Мальчишка ходил с нами, внимательно приглядываясь к окружающим и озираясь по сторонам. Он понял буквально. Наивный ребенок усиленно искал среди прохожих человека с табличкой «вор» на груди.

Прозрение пришло лет в восемь, когда однажды к нему подошел подросток, попросил покататься на велосипеде и, проехав один круг по двору, укатил навсегда. Сын поплакал, и до него дошло: воры внешне ничем не выделяются и таблички на груди у них нет.

В жизни смешное и грустное уживаются рядом. Вот типичный пример. Увидел: мама плачет. С гневно-торжественным видом защитника справедливости подступает к папе: «Ты зачем маму обидел?» «Яне обижал»,— говорит папа. Остается сестра. Кипя негодованием, брат бросается к ней. «Да это ты виноват, забыл, как вел себя?» — еле успевает сказать в свою защиту дочка. На лице мальчишки — полное недоумение. Он действительно забыл, что было полчаса назад. Выходка была не злонамеренной, сейчас он — сама доброта и отзывчивость.

Я специально вспоминаю эти события, чтобы лишний раз подчеркнуть своеобразие поведения глухих детей и необычность ситуаций, связанных с их недостатком.

Лет до девяти я чаще гуляла с сыном или «пасла», выглядывая во двор из окна кухни, готовая в любую минуту бежать к нему. За эти годы у меня выработалась привычка: как только я услышу во дворе крик, мне сразу кажется, что это мой ребенок что-то натворил.

В то утро мы поспорили с мужем. Папа сделал сыну рогатку. Я выступала категорически против. Муж убеждал: «Ни один мальчишка не вырос без рогатки». Сыну он строго-настрого наказал не целиться и не стрелять в сторону дома, людей, животных и птиц — целую лекцию прочитал, чтобы меня успокоить. Счастливый шестилетний владелец рогатки ушел во двор. Он взял жестяную баночку из-под напитка, поставил на песочницу и, стоя спиной к подъезду, тренировал меткое попадание. Я занялась приготовлением обеда.

Вдруг слышу — женщина на кого-то кричит. Выглянула из окна: мой сын как стоял спиной к подъезду, так и стоит. Чутье подсказало неладное, я быстро спустилась вниз. Еле успокоила женщину. По-моему, больше всего ее возмущало то, что ребенок не реагирует на старательный крик. Сложно было разобраться в случившемся. Сын ни разу не повернулся в сторону подъезда. Камень, оказывается, отскочил от баночки рикошетом и попал в оконное стекло. От него образовалась маленькая дырочка. Мальчишка ничего не заметил и не услышал. Мне, вроде бы, и не за что было его ругать. Когда стала объяснять, до него долго не доходил смысл случившегося. Но через минуту... Восхитительно выглядело со стороны, как меняется выражение лицах только что смотрел, как «баран на новые ворота», совершенно ничего не понимая, и вдруг лицо стало освещаться улыбкой, сначала несколько глуповатой, затем озарилось таким радостно-счастливым удивлением, что, кажется, день стал ярче.

Трагедия соседки прошла мимо его сознания, на данный момент нисколько не задев (дома я прочту нравоучительную беседу), потому что более важным для него стало другое. Мальчишка сделал открытие: камень, ударившись о предмет, может полететь в противоположную сторону.

Сын боялся оставаться дома один. Иногда собираюсь на работу, а он встанет у двери, руки расставит в стороны, рыдает и не выпускает меня. Уговариваю, объясняю, что на работу опаздываю. Ухожу, а сердце на части разрывается.

Вот тут на выручку пришла собака — черный кудрявый пудель. Чемпион по прыжкам в высоту, характером — копия нашего сына. Если они заводились, квартира ходила ходуном.

Собака исполняла роль друга, когда взрослых не было дома, и роль сторожа, когда дверь оставалась незапертой. Голос у пуделя отличался басистостью, и стоило кому-нибудь остановиться перед дверью или пройти мимо, как он выходил из себя, лаял. Мы все его любили, и он платил тем же.

Глава XIII. Первые успехи и жизнь среди сверстников

За все добро расплатимся добром,

а всю любовь расплатимся любовью.

Н. Рубцов

Прошло лето. Мы неохотно привыкали к мысли, что будем продолжать учиться так же, как в первом классе. Если ребенок не преодолел барьер застенчивости и страха в детском саду, то теперь, когда занятия переносятся в школу, препятствие представлялось еще более недоступным. Сыну мы старались не показывать своего настроения, наоборот, бодрым тоном беседовали с ним, агитировали его, всячески пробуждали и развивали интерес к школе, но все же не обольщали себя надеждой. Я даже не подготовила школьный костюм, потому что он наотрез отказался идти на торжественный сбор. А ходить к учительнице на индивидуальные занятия мы сможем и в обычной одежде.

И вдруг. То ли подействовала атмосфера, царящая в доме при подготовке дочки, то ли опять судьба помогала нам, но 30 августа, вечером, сын объявил: «Я пойду в школу!» А сбор — 31-го. Поздно вечером, обежав знакомых, я нашла школьные брюки и белую рубашку, ночью привела все в порядок и утром с замиранием сердца повела ученика в школу. Он, как нахохленный испуганный воробышек (а внешне держался молодцом!), пристроился к своим ребятам, стоял, осматриваясь. Я видела, что он, как и остальные ребята, чувствует волнующую радость встречи и ожидание чего-то нового. После приветственных речей под торжественную музыку детей повели в классы. Кто-то и моего взял за руку. Он сказал: «Ты иди домой, я буду учиться сам». Учительница успокоила: «Не волнуйтесь, все будет хорошо». Я ушла домой, чтобы сын не видел меня на переменах и хоть раз в жизни почувствовал себя самостоятельным, таким — как все.

Дома я расплакалась. Первый раз в жизни сын остался без нас в большом коллективе.

Пришла к концу последнего урока. Сын буквально светился от радости, он был счастлив. Но я знала то, чего не знал он. И учительница реально смотрела на вещи: она не сможет донести до него учебную программу. И мы втроем (сына я убедила) пришли к согласию, что я буду сидеть рядом за партой. Не с ним, а именно рядом, сбоку. А сидеть он будет... Мы с учительницей, тщательно взвешивая, выбирали кандидатуру. Потом выбирали место для нас. Ряд у окна, как и средний, отпадал: я займу проход. Оставался крайний у двери ряд, третья парта. И здесь продумали до мелочей: мой мальчик должен иметь возможность обозревать весь класс, не оборачиваясь с первой, например, парты, и не смотреть на спины одноклассников с последней. Третья парта — оптимальный вариант: можно наблюдать, кто отвечает, и следить, сидя вполоборота, за лицами, за реакцией ребят и учительницы на ответы.

Началась учеба, о которой я мечтала. Часто в жизни, вспоминая о чем-то и анализируя, думаешь: а вот там я сделала бы по-другому, а хорошо, если бы... Наша учеба во втором классе — редкий случай, когда не хотелось ни добавлять, ни менять, ни улучшать.

Сначала нашими соседями по парте были мальчики. Но от этого варианта пришлось отказаться.

Стали подбирать замену среди девочек. Сын закатил истерику: не буду сидеть с девчонкой! Куда ты денешься, дружок! Хоть решение и было маминым, но... «Учительница сказала — авторитет!» (Такая фраза у нас была в ходу: «Папа говорит — авторитет!», «Мама говорит — авторитет!» Не семья, а сплошные авторитеты.)

Итак, к нам посадили девочку. Благодаря ей моя школьная жизнь намного облегчилась. Девочка указывала пальчиком, что нужно списывать из учебника или решать. Она тихонько, шепотом, подсказывала. В классе настолько к нам привыкли, что никого это не отвлекало, все казалось естественным. Отношения с учительницей сложились самые искренние и добрые. Она уважала нас, так как видела, сколько труда мы вкладываем в процесс обучения. Наша первая учительница предоставила нашему сыну право не просто сидеть в классе, но и, по возможности, быть наравне со всеми.

Когда дети читали текст «по цепочке», т. е. каждый — по одному предложению, я водила пальцем по строчкам и показывала глазами, кто в данный момент читает. Когда доходила очередь до него, он, внутренне напрягаясь (я чувствовала, потому что моя рука лежала на его руке), старательно прочитывал свое предложение. Класс тоже замирал, потом все облегченно вздыхали: ребята переживали за своего необычного одноклассника. Все были настроены по-доброму, потому что в коллективе (особенно в начальных классах) атмосфера полностью зависит от учителя, от его человечности и мудрости. Мой сын выходил к доске, что-то решал, писал, отвечал, правда, односложно. Пересказы прочитанного его не спрашивали: мы их не успевали осилить. Дома подолгу работали, заучивая порой наизусть целые абзацы, но выносить на всеобщее обозрение не решались. Стихи наизусть он рассказывал. По-моему, ребята уважали его за грамотное письмо, за то, как он молниеносно решал примеры и одним из первых подносил тетрадь учителю на проверку.

Правда, на задачах мы застряли. В примерах коротко и конкретно: плюс, минус — результат. А вот задачи... Мы еще так «плавали» в падежных окончаниях. Если в задаче употреблялись простые предложения и конкретный, как в примерах, вопрос, то она и решалась сразу. Например: «В магазине было столько-то. Купили столько. Сколько осталось?» Все слова понятные, предложения простые. А чуть помудрее закручено — сразу остановка, работа, объяснения. Для обычного ребенка несложно, а для нашего — темный лес. Мы еще не научились понимать и применять предлоги, падежи, а вкупе с задачкой и вовсе все перепуталось.

С большим трудом давались краткие записи условий задач. Долго помучались с такими понятиями, как «на столько-то больше» и «на столько-то меньше».

Иногда наш «пятерошник» довольно сложные темы схватывал на лету, а бывало — наоборот. Надолго затормозили мы перед понятием «дециметр». Чего только не придумывали, чтобы сын понял: ходили с метровой линейкой по квартире, измеряли, переводили в дециметры, всякий раз изобретая все новые способы объяснения. Целую книжку для детей сочинили: «В гости к Дециметрику». Не понимает — и все. Мы уже рукой махнули: столько работы, нельзя из-за одного понятия останавливаться и тратить драгоценное время. Нужно идти дальше. И вдруг в один прекрасный день как озарение снизошло: наш мальчик понял.

Много раз происходило подобное: загвоздка, длительная остановка в понимании, развитии или приобретении практического навыка — а затем озарение (как бы случайно, когда и не ждали). И я уже не расстраивалась, потому что сделала вывод: когда все время заостряешь внимание на одном и том же и пытаешься, в полном смысле, вдолбить в голову, идет обратный процесс и ничего в голову «не входит». Необходимо на время отложить неподдающуюся тему.

В школе сыну помогали врожденная смекалка, живой ум, хорошая память. И все-таки с огромными усилиями мы поднимались вверх, ступенька за ступенькой. В чем-то он обгонял своих одноклассников: знал почти все породы собак и такое количество животных и птиц, включая самых редких, что передачу «В мире животных» ему практически не требовалось переводить. Но некоторых элементарных вещей не понимал, и мы порой разводили руками: как недосмотрели и упустили?

Познания сына в области флоры и фауны, действительно, были уникальными для его возраста. Некоторые забавные истории навсегда останутся в памяти. Помню, когда ему было лет 5, мы приехали на занятия в областную поликлинику. Сурдопедагог, проверяя словарный запас, показывала одну за другой картинки. Заминка. На картинке бабочка. Сурдопедагог удивленно смотрит на меня: неужели не знает простого слова? Нет, говорю, здесь другая причина. Сын пытался распознать, что за бабочка изображена на картинке: махаон или адмирал? Ему трудно было понять, потому что художник не задавался целью изобразить какой-то определенный вид, просто — бабочка. Повторилась история и со змеей: эфа или гюрза?

Животные и растения — любимая тема для нашего мальчика. Кто-то подарил набор открыток «Лекарственные растения». Мало того, что он сам досконально изучил их, но и нам не давал покоя. Зато теперь я отличаю цикорий от тысячелистника и медуницы. А раньше, стыдно признаться, не знала.

В шестом классе дочка начала изучать биологию, и сын (он учился во втором классе) прочитал учебник от корки до корки с таким увлечением, как самое интересное художественное произведение. В пятом классе мы подарили ему «Энциклопедию юного биолога». И опять он увлеченно прочитывал, а потом с утра до вечера пересказывал нам. И вопросы на засыпку стали покруче: «Мама, а ты знаешь, сколько литров молока в день дает корова такой-то породы?» Да я первый раз слышу, что существует такая порода коров. «Как? — он делает большие удивленные глаза.— Ты взрослый человек — и не знаешь? А говорила, что в школе хорошо училась!»

Вопросов становилось все больше, и замечаний по поводу нашего незнания — тоже, поэтому мы решили разделить сферы влияния: по одним темам он обращается ко мне, по другим — к папе, по третьим — к дочке. Тяга к знаниям и желание своими знаниями поделиться заставляет и нас быть «в форме». Вместе с сыном мы постоянно что-то изучаем, обсуждаем, познаем.

В продаже появились жевательные резинки. Сын, как и все дети, с увлечением собирал вкладыши. Не все подряд, а с изображением машин. Под каждой картинкой мелким шрифтом сообщалось, как называется машина («нерусскими» буквами), каков объем двигателя, мощность и скорость. В сторонке стоял порядковый номер вкладыша. Все данные коллекционер аккуратно вносил в специально заведенную тетрадь и запоминал. Картинок накопилась много. А у нас появилась новая игра: вынимаем из сложенной по порядку кипы наугад любую картинку, закрываем рукой напечатанное под ней, и сын говорит наизусть: номер, название машины, объем двигателя, мощность и скорость. Если учесть, что картинок собралось до сотни, запоминание было феноменальным.

Мы демонстрировали номер приходящим к нам в гости знакомым, вызывая вполне естественное изумление последних. Человеку для тренировки памяти требуются специальные упражнения. Наш маленький сын сам нашел возможность развивать память и делал это с удовольствием. И между делом запоминал написание иностранных букв.

После вкладышей началось коллекционирование ярких жестяных баночек из-под напитков и столь же привлекательных коробочек из-под сигарет. Кто из мальчишек их в то время не собирал?

Сын учился общаться с ребятами на переменах. Я находилась в классе и в нужный момент могла подправить ситуацию, подкорректировать отношения, предотвратить назревающий конфликт. Я имею в виду не только своего ребенка, но всех ребят. Учительница спокойно отдыхала на перемене, потому что знала: я в классе — и все будет нормально. Я старалась «подсунуть» детям ребусы, шуточные вопросы, которые заготавливала заранее, определенную тему разговора, чтобы мой сын участвовал и одноклассники смогли увидеть и оценить его знания.

Ребята привыкли ко мне. Когда случался конфликт, они сами просили меня разобраться, спрашивали совета, кто-то читал свои первые стихи и по секрету сообщал, «кто в кого влюбился». На контрольных я ловила на себе умоляющие взгляды и потихоньку (не без молчаливого согласия учительницы) подсказывала. На уроках рисования и труда я, как и учительница, могла подойти помочь. На родительских собраниях родители, случалось, задавали вопросы и мне, так как их дети постоянно находились у меня перед глазами. Учительница охотно принимала и поощряла сложившуюся форму отношений.

Перед праздничными утренниками, когда я пропадала на работе с утра до вечера, с сыном сидел папа. Ребята воспринимали его иначе, чем меня, как-то по-особенному. Сын в такие дни находился в гордо-приподнятом настроении.

Так как сын постоянно вращался среди слышащих людей, дома он никогда не комплексовал и в школе все складывалось удачно: дальнейшее обучение виделось в радужных красках. Но судьба уготовила нам новое испытание. Жизнь — чередование белого и черного, грустного и веселого, напряжения и расслабления. При всех наших трудностях и невозможностях это все-таки была белая полоса.

Перевести сына в другой класс я не хотела: слишком много труда вложила, чтобы познакомить с одноклассниками, научить немного общаться. К тому же я знала, что с пятого класса начнется другая жизнь.

Лишь спустя годы, набив немало шишек, я начинаю понимать, что любую ситуацию, любую боль и непонимание в жизни надо принимать (я повторяюсь) как урок. Жизнь — это школа. Усвоишь заданные уроки — перейдешь в другой класс. С каждым годом задачи усложняются. И даже за обиду нужно благодарить судьбу. За то, что она учит нас, желая, чтобы мы стали терпеливее, добрее и мудрее.

Во время передышки

И вот четыре класса, проведенные с сыном в школе, позади. На торжественной линейке ему вручают похвальную грамоту. Главный наш помощник, позволивший закончить с пятерками начальную школу,— чтение.

Сыну понравилось читать сразу же, как только он научился складывать первые слоги, и в четыре с половиной года он уже читал неплохо. Наверное, интересы передаются по наследству: в нашей семье все любят читать. Но мне кажется, многое зависит и от того, кто и как начинал обучать, смог ли заинтересовать. Если с первого слова все преподносить в увлекательной игровой форме и никогда не принуждать делать того, чего не хочется, результат всегда будет положительный.

Долгое время мой сын интересовался лишь теми книгами, в которых было много картинок и мало текста. Такие книги глухим детям полезны: картинка и ее описание (почти как табличка и картинка — то, к чему он привык). Мы записали маленького книголюба в библиотеку, вместе ходили выбирать книги. Но вскоре меня начало беспокоить, что книги без картинок моего сына не интересуют вообще. Я переживала, что, увлекаясь только детскими книжками, до серьезной литературы он не дорастет. Пыталась заинтересовать, подсовывала книги посложней.

Первой ласточкой оказалась довольно объемная книга «Рассказы» Н.Носова. Сын читал ее, ежеминутно консультируясь с нами: « Что это? А почему он так сказал? » (Мы всегда его приучали: если не понимаешь слово, обязательно спрашивай.) Дочитав книгу до конца, он тут же начал читать ее сначала. В квартире постоянно слышался его смех: рассказы Носова, как вы знаете, написаны с юмором. Я не могу сказать точно, сколько раз сын перечитывал книгу. Раз двадцать, без преувеличения. С нами разговаривал и шутил фразами и целыми абзацами из книги, слово в слово.

Вслед за первой «серьезной» книгой пошли «Барон Мюнхгаузен», «Робинзон Крузо», «Волшебник Изумрудного города» с продолжениями. Но самым любимым писателем на долгое время остался Носов. Неоднократно перечитывались «Витя Малеев в школе и дома», все «Приключения Незнайки».

К сказкам любовь зародилась с того самого маминого творожного «колобка». Читать самому оказалось еще интересней: «Русские народные сказок», своеобразные сказки Писахова, сказки народов мира. Причем сказки в стихах, как и сами стихи, сердце его не тронули. Не получалось дышать в едином ритме с автором, улавливать ударения и рифмы.

«Русские народные сказки» — как эпидемия. Дочка спрашивала у меня: «Мама, он не заболел?» Прочитает до конца и, не делая передышки даже в одну минуту, тут же открывает первые страницы. И так бесчетное количество раз.

Он умудрялся читать одновременно несколько книг. Книги в квартире можно увидеть всюду: в детской, на кухне, и даже в туалете. Отберу книгу, отчитаю: «Хватит на сегодня. Глаза побереги!» Только отвернусь — он уже в другом месте — не с книгой, так с газетой или журналом. Уложить вечером спать — мучение: «Ну, пожалуйста, еще немножко!» Подойду через 10 минут: «Сейчас, главу дочитаю...» Стою рядом и жду, потому что, если отойду, он после окончания главы, сам того не замечая, сразу приступит к следующей. И так каждый день и каждый вечер. Чтение, а по ходу — нескончаемый поток вопросов.

Через несколько лет одним из любимых произведений станет «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна».

Сыну нравились те книги, которые искрились юмором, фантазией,— тем, что так свойственно детству. Иногда я замечала, что он, прочитав смешное место, не понимал заложенного в нем юмора". Часто игра слов таит в себе много смешного. А глухому ребенку, как и иностранцу, понять такой юмор трудно. И я начинала разъяснять, чтобы понял, а потом мы вместе смеялись.

Наверное, нужно рассказать, как мы развивали в нашем ребенке чувство юмора. Ниоткуда ничего не появлялось. Конечно, в каждом ребенке что-то заложено с рождения, но в глухих детях следует задатки разбудить и развивать.

Сын нормально, как и все дети, воспринимал всякие смешные житейские ситуации. Порой мы специально для него устраивали безобидные розыгрыши. Он рано узнал, что за день «Первое апреля». С утра мы старались непосредственно для него: один из нас разыгрывал с другим шутку и объяснял, делал так, чтобы смысл шутки был доступен для самого младшего члена семьи.

В общем, с чисто житейским несложным юмором проблем не возникало. Проблему я заметила, когда он начал интересоваться картинками во взрослых журналах (в «комиксах» он ориентировался прекрасно). Я видела, что непонимание более интеллектуального юмора идет от общего недоразвития речи, бедности лексикона и многого-многого другого. Не знаю, почему я много времени и сил уделяла, казалось бы, второстепенному вопросу. Скорее всего, шестое чувство подсказывало мне, что в моем ребенке заложен необыкновенный юморист и нужно помочь ему раскрыться. Я не могла предположить, что со временем сын перерастет нас, что из него непрерывным потоком посыплются шутки, прибаутки, анекдоты. Человек, не понимающий шуток,— обделенный человек. Моего сына судьба не обделила.

Поначалу в работе мне помогал детский журнал «Веселые картинки», а позже — взрослый юмористический журнал «Крокодил». Наверное, сложно представить, что над одной картинкой мы могли просидеть 2 часа. Увидел рисунок — смеется. Можно порадоваться, что ребенку весело. Но я понимаю, что его рассмешило: неимоверная толстуха-тетя и слишком тонкие ноги у девочки. Но суть-то не в этом заключается. И приступаю к объяснению. Легко сказать. Тут же упираюсь в новое слово: «перерыв». Втолковываю долго. Привожу для примера мамину или папину работу, черчу на бумаге цифровой распорядок дня, провожу параллель со школьными переменами. Наконец, вижу: понял. Но откладывать картинку рано. Юмор автора заключается в том, что люди в очереди думали — перерыв, а на самом деле оказалось — понедельник, выходной. Опять новое слово. И вновь сравниваем с нашей работой и школой.

Кто-то прочтет и удивится: «И все? При чем здесь два часа — з"а 10 минут можно уложиться». С обычным ребенком — да, с глухим — иначе. Объясняя, хочу, чтобы все прочитывал с губ, повторял за мной. Если какую-то фразу не может понять, приходится ее переделывать, перестраивать. Общаться без эмоций и говорить бесстрастным голосом бесполезно — толку не будет. Если сам не будешь на время общения превращаться в смешливого ребенка, если не заинтересуешься, то и в маленьком человечке интерес не проснется. Поэтому я выкладывала столько эмоций, сколько с обычными детьми и за день не выдаешь. Зато есть результат: глазенки блестят, пытливый ум работает, желание познавать — огромное. И множество вопросов по ходу: а почему? а зачем? Некоторые вопросы, вернее, ответы на них, уводят от темы далеко, на объяснение каждого уходит время. Однако я старалась никогда не увиливать от ответов.

Я считаю: если человек хочет что-то узнавать — это здорово! Разбуженное желание познать мир подтолкнет процесс развития, и наши занятия перейдут в самообразование.

Ну вот, одну картинку понял, теперь уже смеется иначе. В журнале вокруг картинки записано много новых слов. Потом сам будет просматривать неоднократно, читать и повторять. Несколько листов исписанной бумаги — мои объяснения — тоже не выбрасываю, и к ним вернемся. Я — обессиленная, как бы обесточенная на какое-то время, но довольная: большое дело сделано. Делаю «перерыв» (оказывается, и здесь можно применить новое слово, запоминай), а затем возвратимся к журналу, к другим картинкам.

Подобные занятия не только развивали — они сближали, хотя этот термин здесь как бы и не уместен. Сближать невозможно, мы — одно целое. Мне доверили крохотного ребенка, не умеющего ни говорить, ни слышать. И спустя много лет я пойму, как он похож на меня, как смотрит на мир моими глазами. Все логично. Понятия и знания я давала через призму своего понимания мира.

Часто задумывалась: как бы выглядели наши отношения, если бы мы отвозили его на неделю в интернат? За неделю сколько всего происходит, о чем бы мы не узнали, столько бы мелочей в его жизни мы упустили. А тут мы все мелочи складываем «в аккуратную стопочку» . Он засмеется — я знаю, над чем; задумается — приду на помощь. Я знаю, какие слова закреплять, а какие — только вводить. Все последовательно, шаг за шагом по нашей лесенке.

Я непростительно мало внимания в своей книге уделяю развитию слухового восприятия. Не считайте это упущением и не принимайте за эталон.

Мой ребенок, даже после многочисленных занятий, не проявлял реакции на звуки. Ни в слуховом аппарате, ни без него. У нас — исключительный случай.

У вас — другое дело. Обеими руками ухватитесь за остаточки слуха вашего ребенка и тяните их ежедневно, ежечасно. Над каждым звуком, над каждым слогом — заниматься. Выращивать остаточки, как самую драгоценную рассаду.

Слуховой аппарат позволяет рационально пользоваться остатками слуха.

Слухопротезирование — компенсация дефекта слуховым аппаратом. Начинать — чем раньше, тем лучше.

Дети старше трех лет уже понимают, что отличаются от других детей. Но приученные во всем подражать, не видя на окружающих близких людях непонятной штуковины на ухе, они наотрез отказываются надевать ее. Старшие дети стесняются носить аппарат.

Приучать ребенка к аппарату очень сложно, потому что он причиняет массу неудобств: давит, трет, появляются ранки, но самая главная причина — ребенку непонятно, зачем он нужен. Малыш капризничает, срывает аппарат. Со слабослышащими детьми немного проще, т. к. они быстрее поймут назначение аппарата, а глухим требуется продолжительное, иногда до года, ношение аппарата, прежде чем они поймут (научатся слышать). Но сами слышать они не научатся, их надо научить. Слушать звук, слог, слово, затем фразу. Слуховой словарь пополняется с таким же трудом, как и речевой.

Необходимо тренировать слуховое восприятие по низким, средним и высоким частотам, поэтому желательно иметь в игровом уголке барабан, гармошку, свистульки.

Работая над словами по табличкам, следует одновременно развивать слуховое восприятие, проговаривая слова за экраном и на голое ушко. Экраном (картонным или пластиковым прямоугольником с ручкой) мы закрываем губы, чтобы ребенок только слушал. Наблюдая за ребенком, по мере овладения им своих остаточков слуха, увеличиваем расстояние, т. е. увеличиваем нагрузку. Занятие на голое ушко вначале сводится к тому (если очень снижен слух), что ребенок по количеству вибрационных толчков угадывает, какое слово мы говорим, поэтому нужно подобрать слова на разное количество слогов: дом, мальчик, барабан, затем, к при меру, мяч, кошка, собака. Как у глухого ребенка идет процесс узнавания и запоминания — не нам, слышащим, судить. Не прочувствовав лично, навряд ли можно чтото понять до конца.

Занятия по развитию слухового восприятия — процесс сложный, длительный и трудоемкий. Если вы имеете аппарат, значит, общались со специалистами. У них же вы получите литературу и консультации. Настраивать слуховой аппарат должен только сурдолог или сурдопедагог, исходя изданных вашей аудиограммы. Дети постарше, уже имеющие опыт ношения аппарата, сами подсказывают, какое усиление им удобно воспринимать. Надевая аппарат в первый раз большим детям или маленьким, не умеющим контролировать и объяснять свои слуховые ощущения, можно навредить, неправильно настроив и перешагнув через болевой порог чрезмерным усилением. Не экспериментируйте, а обратитесь к специалисту.

Глава XIV. Лучший праздник детства

Дадим шар земной детям...

Дадим, как раскрашенный шарик,

Пусть с ним играют!

Н. Хикмет

Чувство юмора, над развитием которого мы работали, помогало в жизни, «приколы» в определенные моменты разряжали обстановку, присутствовали в разговорах, в ежедневных записках друг другу.

Каждый год к папиному дню рождения мы выпускали газету. Темы и вариации я придумывала сама, но дети принимали в разработке самое непосредственное участие. Первую пробную газету мы сделали, когда сыну было годика два. Приклеили папины фотографии, я написала карандашом слова, а дочка обводила фломастером. Маленький помощник намазывал клеем цветочки, вырезанные из открыток, и его лицо светилось от гордости (если к данному возрасту применимо взрослое определение), что ему доверили ответственное поручение. Вот слова, которыми мы хотели поздравить именинника:

Папа дома — и дом в порядке:

Газ горит, и не гаснет свет.

Папа в доме, конечно, главный.

Пап таких нигде больше нет!

Трудно переоценить значение совместного творчества в воспитании у детей любви, заботы друг о друге и желании доставить близкому человеку приятные минуты. Год от года наши газеты и праздники становились насыщеннее, участие детей при подготовке — весомее. Но моей фантазии становилось тесно в обязательных рамках: необходимая доступность для понимания глухого ребенка практически исключала, сводила к минимуму музыкальные импровизации, словесные каламбуры.

Как-то я придумала частушки. И спохватилась: а не ущемляю ли таким образом своего ребенка, ведь он не в состоянии не только спеть для папы, но и услышать то, что поем мы. А собственно, почему бы и не спеть? Так родилась мысль, которую, поверьте, с огромным трудом удалось воплотить в жизнь.

Была взята все та же «Песенка про папу». Сын выучил наизусть припев. Но проговаривать слова под музыку нельзя монотонно, в музыке существует размер и ритм. Пришлось нам с дочкой объяснять дебютанту, что четвертная нота (черная) идет на счет 1, а половинная (белая) — на счет 1,2. Теперь он уже другими глазами смотрел в ноты и знал, где исполнять быстрее, а где — медленнее. Восьмые, самые шустрые нотки с хвостиком, нравились ему больше всего. Запев я исполняла вместе с племянниками. Сын, зная слова наизусть, следил за моими губами. После запева — пауза. И под аккомпанемент припева солист проговаривал слова своеобразным речитативом. Я не уверена, что папа помнит, какой подарок (в материальном плане) подарили мы ему в тот день рождения. Но песню, исполненную нашим сыном старательно и с любовью, он не забудет никогда:

Папа может, папа может все, что угодно:

Плавать брассом, спорить басом, дрова рубить.

Папа может, папа может быть, кем угодно,

Только мамой, только мамой не может быть!

Папа догадывался, что готовится сюрприз, но, как потом признался, даже представить не мог, что получит в подарок песню.

Поначалу наше с дочкой музицирование за инструментом у глухого малыша, вероятно, ассоциировалось с ребенком, который просто сидит и бьет ладошками по столу. Потом он стал внимательно наблюдать, как бегают пальцы по белым и черным планочкам.

Став постарше, видимо, начал задумываться: на педали жмешь — машина срывается с места, нажимаешь на кнопочки печатной машинки — результат налицо. А зачем мама (или сестра) подолгу бесполезно нажимает на клавиши-? Такими представали передо мной его мысли, которые он еще и сам к тому возрасту не смог бы сформулировать.

Подрастающему, по мере развития, я пыталась объяснять ему, что такое музыка. (Господи, как можно примитивным словарным запасом маленькому глухому ребенку, никогда не слышавшему даже звучания человеческого голоса, объяснить, что такое музыка? Как вообще музыку можно объяснить словами?)

Ребенок думал. Я видела, как он, в свою очередь, пытается понять. И когда я, восхищенная, слушала игру дочери и показывала ему пальцем: во! хорошо играет! — вдруг замечала такой взгляд... и словно большую иглу вонзали в сердце.

«Поставь себя на место другого...» Со мной вместе родилась способность принимать все на себя и в себя. Сострадать. Страдать так же, как находящийся рядом человек. Любой человек. А здесь — мой сын. В его взгляде на нас, завороженных музыкой, не было ни зависти, ни обиды, ни злости. Даже не во взгляде, нет, в глубине невидимой — затаенная боль. И она становилась моей болью — только больнее и острее.

Я стала реже садиться за инструмент, слушать игру других, отдавая время сыну. Я отдавала с огромной любовью, не жалея, не считая жертвой. Но как раз эти минуты были самыми дорогими в моей жизни.

К сорокалетнему юбилею я расписала папину биографию — разумеется, с юмором. Именинник сидел на «пьедестале» (на спинке стула) и выполнял то, что от него требовалось: открывал рот, когда давали соску, подставлял щечку, брал в руки выдаваемые атрибуты, в общем, подыгрывал нам. Я читала биографию, дочка создавала музыкальный фон, а сын, по ходу действия, показывал гостям папины фотографии, начиная с грудного возраста и кончая теперешним. Когда мы репетировали с детьми (естественно, по секрету от папы), сколько писем мы перечитали, сколько деталей они узнавали о нашей жизни, о чем только не переговорили. А за столом когда гости предложили дочке сказать тост (ей было 18 лет), она подумала немножко, а потом показала на самую первую нашу газету (все они были развешены по стенам) и сказала: «Вместо тоста я хочу прочитать написанные здесь слова, вернее, последнюю строчку — «Пап таких нигде больше нет!»

Многие фрагменты, описанные мной, мысли по тому или иному поводу, может быть, кому-то покажутся неуместными, необязательными. Но за те годы, что я работаю в детской поликлинике, много родителей с детками прошло перед моими глазами, моим пониманием. Каждый штрих, каждый случай, взятый и приведенный здесь для примера, адресован непосредственно для кого-то и для чего-то.

Я специально излагаю свои мысли упрощенным языком, в доступной форме. В самом начале своей медико-педагогической деятельности я ошибалась. Дам краткий план и общие наметки, подам идеи и думаю: дело сделано. Но все люди разные, приходилось еще и еще возвращаться, повторяться, обговаривать до мелочей. Поэтому столько места я уделила «дню рождения» и «сказкам», поэтому повторяла и повторяю про падежи и склонения. Чтобы поняли, как важна и сложна проблема. Подробно рассказывала о наших записках: привычка их писать здорово помогает в преодолении грамматических высот. Неспроста повторялась, делая упор на эмоции и актерское мастерство в занятиях с глухим ребенком.

И совсем не зря я превозношу творчество. Тот стержень, который помогает человеку выстоять в трудные минуты жизни, закладывается ежедневно. И заложенное с детства умение творчески, нестандартно подходить к жизни сделает и саму жизнь яркой, интересной.

Творческий подход к самым обыденным вещам поможет найти оригинальный выход из, казалось бы, совершенно безвыходного положения. Началась в стране перестройка, остановились заводы, остался человек без работы. Сел, напряг свои натренированные извилины и придумал, нашел себе место в изменившейся обстановке. А другой привык, что за него думает кто-то, а он, как робот, автоматически выполняет «от сих до сих». И так же, как первый, оказался в затруднительном положении без привычных заказов. Но работы не знает, придумывать не умеет, да и крутиться-напрягаться не хочется. За одно дело взялся, за другое — не получилось. И сник. Детям в доме поесть нечего, а он, здоровый, сильный, ходит, плачется, на судьбу жалуется. И как самый легкий выход — в запой.

Нужно с детства научить ребенка интересоваться, увлекаться, придумывать; наполнить его и свою жизнь интересными делами и событиями..

Праздники сына были самыми ответственными днями. Мы старались, чтобы он не только все понял, но и активно участвовал, чтобы день надолго запомнился яркими впечатлениями. Что можно придумать занимательное, зрелищное для глухого малыша?

§ На первом месте — кукольные представления: сказки или выдающиеся моменты из нашей жизни, связанные с недавними событиями. В косяки дверей вбивали два гвоздика и вешали ширмочку на петельках. Кукол с открывающимися ртами и движущимися деталями я брала в детском саду. Иногда, за неимением специальных, представление показывали обычные игрушки. Один человек, кукловод, находился за ширмой, другой, переводчик, рядом с нашим малышом. По ходу действия, для большего интереса и разнообразия, куклы «выходили» из-за ширмы, общались со зрителями, детям разрешалось попробовать самим поводить их. Тут же повторялись новые и закреплялись знакомые слова. Чаще всего и подарки преподносили куклы.

§ К каждому празднику я подбирала всевозможные игры и аттракционы, в которых обычно участвовали все присутствующие. Игроки соревновались на скорость, быстроту реакции, смекалку. Придумать можно все, что угодно, исходя из имеющихся под рукой предметов. Кто больше собьет мячом кеглей, кто найдет в мешочке на ощупь предмет по образцу — те же самые занятия, но преподнесенные в необычной «нарядной одежде». И праздник отмечается, и нужное дело делается.

§ Позже, когда сын научился читать, появилась возможность подбирать более разнообразный по содержанию материал. Например, посреди праздника, словно с потолка, сваливался плоскостной клоун. На обратной стороне красовалось приветствие в стихотворной форме и ключ к загадке, где лежит подарок. Дети бежали к указанному месту. Там лежала коробочка с запиской, предлагающей поискать в другом месте. С возрастающим восторгом все мчались туда.

В общей сложности находили штук пять коробочек, спрятанных в самых неожиданных местах. Каждая новая коробочка, подогревая интерес, вызывала бурю эмоций. Не было ни капельки разочарования, что вместо долгожданного подарка лежит очередная коробочка. Наоборот, мне казалось, что когда, наконец-то, обнаруживали подарок, даже огорчались, что наступал конец увлекательной игры.

Мы вырезали сюрпризный цветик-самоцветик. Каждый выбирал себе лепесток, на обратной стороне которого предлагались шутливые задания. Например, сделать комплимент кошке; глядя на себя в зеркальце, сказать 10 раз: «Ах, какой я красивый!» — и не рассмеяться; пойти к маме на кухню и поклянчить чего-нибудь вкусненького. В других семьях на подобных праздниках дети поют, рассказывают стихи, танцуют. Мне приходилось исходить из возможностей моего сына.

Помню, мы повесили на стене четыре непрозрачных пакетика с прикрепленными на них буквами П, Р, И, 3. Предлагалось отгадать, что лежит в пакетике? Слово начиналось на букву-подсказку. Кто отгадывал, забирал себе на память приз за сообразительность.

Когда сын стал старше — а пожелания взрослых и детей сложнее — мы сделали почтовый ящик. Каждому гостю выдавали бумагу, ручку, и каждый писал свое поздравление, сопровождая смешными рисунками и подписями. Все пожелания мы храним, очень интересно перечитывать их и вспоминать.

К десятилетнему юбилею мы приготовили для именинника особенный подарок. Я придумала, а муж красочно оформил целый альбом – своеобразный экскурс по биографии. Сейчас я опять, может, несколько подробно, остановлюсь на нашем альбоме, потому что уже много раз знакомые, заинтересовавшись, просили его у меня, чтобы нечто похожее сделать и преподнести своему ребенку. Теперь и вы при желании можете воспользоваться нашей идеей, тем более, что глухим детям ближе именно такие поздравления – наглядные, в доступной для возраста форме.

Начинался альбом изображением яркой цветочной поляны, на которой лежал голенький малыш. Фигурку нашего сына, вырезанную из фотографии девятилетней давности, папа удачно «вписал» в цветущую лужайку. Текст для поздравления я взяла готовый:

С тех пор прошло немало лет,

Когда свершилось это чудо –

Явился ты на белый свет

Неведома откуда.

Бывает в жизни только раз

Подобное явленье.

Мы от души хотим тебя

Поздравить с днем рожденья.

На следующей странице красовалась огромная цифра 10. В вырезанный нолик любопытно подсматривал чей-то глаз, чей – все узнавали, перевернув страницу. Там из-за шторки выглядывала девочка с косичками. Текст приглашал в путешествие по альбому:

Позови сестренку, позови братишку!

Видишь — мы придумали

для мальчишки книжку.

Пусть они странички смотрят по порядку

И увидят юмор, шутки и загадки.

Страница за страницей — с фотографиями, стишками, ребусами. О том, как научился читать, как пошел в школу, как «наводит порядок» в доме и т. д.

На одной страничке приклеили портрет папы. Когда сыну было лет 6, он нарисовал его, вернее, срисовал с портрета Сильвестра Сталлоне (почему-то маленький художник решил, что они похожи). Я припрятала рисунок, про него уже все забыли, а тут он появился во всей своей красе. Подпись под рисунком выглядела не менее оригинальной, чем сам шедевр: «ЭТО папа. Ах, ты какой любименький!»

Последний штрих, как и положено, стал кульминационным:

Радость в доме и веселье,

От подарков полон стол.

Книга эта — твой подарок,

В ней к тебе сюрприз пришел.

В расписанном кармашке лежала маленькая шоколадка.

С той самой минуты, как сыну вручили альбом, его уже не интересовали остальные подарки. Сначала он просмотрел альбом бегло, затем начал изучать досконально. Несмотря на то, что в день рождения стол, как правило, изобилует вкусными деликатесами, шоколадку с последней странички съели с особым удовольствием.

Засыпая, сын положил альбом рядом с собой. На другой день, проснувшись раньше обычного, он, в который раз, начал рассматривать наше произведение. Каково же было его удивление, когда в сюрпризном кармашке он опять обнаружил шоколадку! Целую неделю сын не мог налюбоваться подарком и нарадоваться ему и всякий раз на последней страничке находил шоколадку.

Прилавки современных магазинов пополнились и привлекают внимание интересными вариантами готовых альбомов, отражающих историю развития детей. Но сделанное своими руками всегда теплее. В вашем альбоме вы сможете показать индивидуальные особенности собственной семьи, какие-то моменты особо подчеркнуть. Я даю схему, а вы сумейте раскрасить ее своими красками. Удивите и порадуйте своего ребенка, а заодно удивитесь и порадуйтесь сами.

Глава XV. Старшеклассник

Не многие умы гибнут от износа,

по большей части они ржавеют от неупотребления.

Боуви

Мы перешли в пятый класс; можно сказать, что мы перешли в другой мир, настолько все изменилось. Я ждала этого с внутренним трепетом: как мы сумеем найти контакт со всеми учителями, как будем перебегать из кабинета в кабинет по этажам?

К моим опасениям добавились совершенно непредвиденные обстоятельства. Перед окончанием четвертого класса психологи провели в школе тестирование. Наш сын попал в «сильный» класс, друг — рангом ниже. Это было ударом, тем более, что из прежнего класса в наш, «сильный», попали только 4 одноклассника. Остальных по 4-5 человек разбросали по другим классам параллели.

С пятого класса сын решил в школу ходить сам. Он повзрослел и стал стесняться, что мама сидит рядом. Мне пришлось смириться. (Честно говоря, я устала от школы. Трудно высиживать все уроки, добросовестно усваивать материал, совмещая это с работой -хозяйственными проблемами и домашними занятиями.) Успокаивала себя тем, что за четыре года у мальчика заложена прочная база знаний, теперь пусть пробует карабкаться сам.

Я обошла всех учителей и с каждым обговорила, с каким непривычным учеником им придется общаться, каким образом его можно опрашивать, что мы вообще из себя представляем. Нам повезло, что дочка отличной успеваемостью предопределила отношение учителей к брату, создала своего рода визитную карточку.

Только в пятом классе увеличилась, наконец-то, дистанция между нами и сыном. Я написала «наконец-то», потому что рано или поздно ребенок должен почувствовать самостоятельность и научиться ею пользоваться.

Может быть, кто-то представит себе, что наш ученик, посещающий обычную школу, настолько прекрасно читает с губ, что понимает все объяснения учителей. Я вас разочарую. Обучение происходит в основном по учебникам (с учетом нашей посильной помощи). Конечно, если преподаватель ведет объяснение на доске, положение меняется. По основным предметам с ним занимаются дополнительно. На устных предметах он письменно отвечает на вопросы.

А может быть, кто-то нарисовал образ выдающегося примерного ученика, прилежно сидящего на уроках, старательно выполняющего домашние задания? И опять я вас разочарую. Занимаясь до пятого класса серьезно (куда денешься, недремлющее око рядом), в старших классах он постепенно стал скатываться по наклонной вниз. Понятно, полной вины его в данном случае нет. Обычным детям учителя из урока в урок объясняют, повторяют, и то некоторые учатся неважно. Нашему не хватало желания, усидчивости, работоспособности. Когда мы на него слишком уж наседали, он отговорку придумывал: «Если бы я слышал, я бы хорошо учился». Не люблю, когда люди, не приложив максимум усилий, какими-то причинами прикрываются...

Диктанты учительница для него персонально писала заранее, пропуская орфограммы и знаки препинания. Кстати сказать, в первом классе у нашей первой учительницы сын брал диктант с губ. Но, во-первых, текст был простым, во-вторых, привыкнуть к одной учительнице легче, да и дикция не у всех одинаково хорошая. Даже в своей семье сын часто говорит, что «у мамы понимает лучше, чем у папы».

Изложения ему давали прочитать 3 раза. Всем детям читали столько же раз, потом все писали то, что запомнили. Память у нашего мальчика была хорошая, изложения получались неплохие.

Когда в учебную программу вошли сочинения, сын не был готов к ним так, как мне бы того хотелось. К тому же научить глухого ребенка делать то, чего нет перед глазами, трудно. Я пошла своим методом. Сама писала сочинение на заданную тему, а он обдумывал, вникал, перерабатывал. Учительницу я предупредила о своем методе, предложила не ставить оценки. Я отдавала себе отчет, что в таком возрасте человек должен самостоятельно думать над темой, делать собственные выводы, а не переделывать чужие мысли. Но человек, про которого я веду рассказ,— исключение из привычных правил, он не был достаточно подготовлен к этому. Я хотела, чтобы, имея перед глазами приличный образец, он когда-нибудь все же научился сам писать прилично. Пока еще рано говорить о результате моего метода. Школьную программу по литературе, на мой взгляд, сын знает слабо. Но я не тороплю события. Хорошо знаю своего ребенка и прекрасно понимаю, что его сознание еще не доросло до таких произведений, как «Гроза» Островского, а тем более «Война и мир» Толстого.

Мне никогда не были особенно важны оценки сына в школе. Жизнь сама поставит свои оценки, оценит, кто чего стоит. Мне было важно, чтобы в школе сын научился думать, получил знания, чтобы работал.

Русский язык — самый благополучный предмет. Грамотность у сына хорошая и читает он, конечно, очень много. Орфографических ошибок практически не делает. Он своеобразно мыслит и так же своеобразно излагает свои мысли. Предложения получаются нестандартные, непривычные для нашего слуха. У него большой словарный запас, и применяет он часто такие слова и выражения, которыми мы в повседневной речи или вовсе не пользуемся, или пользуемся крайне редко. Если подходить с юмором, то его собственные сочинения выглядят оригинально. Но школа — не цирковое училище.

Однажды в сочинении промелькнула фраза: «В лесу я столкнулся лицом к морде с волком» Я подчеркнула неверное выражение и объяснила, что принято говорить: лицом к лицу. «У волка не лицо, а морда!» — и наотрез отказался исправлять (10 лет).

В записках ему нравилось юморить, изыскивать замысловатые, витиеватые обороты. Например, он мог начать так: «Я считаю не лишним поставить Вас в известность, что...» (11 лет).

В третьем классе, во время изучения суффиксов, он задумался: «Слово «Бог» —мужского рода. А женский как будет? Богуся?» «Нет,— отвечала я,— богиня». «А я буду называть тебя Богусей».

Тогда же он прочитал « Детскую Библию ». Я не успела обсудить с ним прочитанное, как он уже применил полученные знания в жизни. К дочке пришел одноклассник, и они разговаривали в подъезде. Блюститель нравственности выглянул и заботливо предупредил сестру: «Смотри, не прелюбодействуй».

Наш папа очень рано уезжал на работу, и я с вечера всегда оставляла на столе записку: пожелания счастливого пути и т. п. Сын сделал приписку: «Я прочитаю над Вами молитву...» — и переписал из Библий «Отче наш».

Из всей книги он самостоятельно (глухой 10-летний мальчишка!) выделил наиболее важные по значимости страницы: заповеди (одну из них тут же использовал относительно сестры) и главной молитвой благословил папу в дорогу.

Мы решили, что сыну не стоит изучать иностранный язык. Тогда я подумала: зачем глухому человеку иностранный язык, лишь бы на русском изъяснялся грамотно. Потом я пожалела об этом, но было поздно. А сын страстно хотел изучать английский. Самостоятельно работал со словарями, переводил то, что проштамповано на футболках, напечатано в инструкциях современных бытовых приборов.

Я не хочу подробно описывать годы обучения моего сына в старших классах. По всем предметам — разные формы работы и опроса и, естественно, разное отношение к самим предметам. У каждого учителя свои методы общения.

Я низко кланяюсь всем учителям за их терпение, доброту и внимание.

Продолжать обучение после девятого класса — пожелание моего сына. Я была против. Во-первых, надоело столько лет подробно вникать во все мелочи школьной жизни и осуществлять контроль. Во-вторых, если учиться хорошо не желаешь, лучше совсем не учиться. А где там хорошо? Сегодня не выучил, завтра не сдал. Тем более, если часто не спрашивают, то имея на плечах неглупую голову, можно прикинуться дурачком: не понимаю.

Заканчивая разговор о школе, вот о чем я хотела написать. Часто говорят о детской жестокости. Нас Бог миловал. Были, конечно, негативные нюансы, случались бурные всплески, но я относила это на счет того, что мой ребенок сложный. Запомнилось другое. Опишу два случая, которые показали, что есть на свете добрые люди, что судьба часто протягивала мне руку помощи.

Первый случай произошел в пятом классе. Я уже писала, что сын и его друг оказались в разных классах. Сын вначале бодрился, но, так и не найдя в новом окружении товарища, стал терять интерес к школе.

Классным руководителем у сына была добрая, всю жизнь проработавшая в школе женщина. Мы часто с ней разговаривали, она знала о наших проблемах. По своей собственной инициативе преподаватель подняла вопрос о том, чтобы перевести нашего друга в ее, то есть в «сильный », класс. Как сияли глаза у моего сына, когда он пришел из школы и рассказал эту новость.

Второй случай произошел в восьмом классе. Предстояло сдавать экзамены цо любому предмету на выбор. Сын выбрал физику. Подготовился хорошо: я проверяла, он шпарил все наизусть.

Физику сдавала группа ребят — человек 15, из всей параллели. Учительница по физике — талантливый педагог и очень тонкий психолог. Занимаясь с сыном индивидуально, она знала, на что он горазд, и предложила ему не писать ответ, а говорить, как все, у доски, потом задала вопрос. Ассистент, сидевшая рядом, уди вилась: «Он же не поймет, он глухой!» Сын понял, ответил и написал на доске формулу.

Все это восторженно рассказал мне друг сына, когда они, радостные и возбужденные, примчались к нам после экзамена. «Представляете, ребята из других классов, оказывается, даже не знали, что он разговаривает. Думали, что он глухонемой. Они от удивления рты раскрыли».

Мой сын получил «отлично», друг— «хорошо», но он так искренне радовался за своего товарища, как будто сам получил высшую награду.

Я благодарила судьбу, что она дала сыну умную учительницу и подарила преданного друга. Как-то в разговоре я применила пословицу: «Друг познается в беде!» Мне возразили: «А я считаю, что друг познается в счастье». И я не могу с этим не согласиться. Когда у тебя горе — тебя жалеют, но внутренне (так уж устроены люди) торжествуют, что с ними подобного не случилось. Жалеющих всегда больше, чем радующихся за тебя, когда ты смог подняться над бедой и одержать победу. Искренне, без зависти порадоваться за ближнего может не каждый, это тоже талант.
Глава XVI. «Давай поговорим, мама!»

Единственная и настоящая роскошь —

это роскошь человеческого общения.

Сент Экзюпери

Мы часто и подолгу разговаривали с сыном. А так как наши разговоры исключали возможность одновременного выполнения какой-нибудь работы, то многие дела так и оставались недоделанными, многие задумки — неосуществленными.

В четыре года я объяснила ему, откуда берутся дети. Вынуждена была это сделать. С дочкой, как и с нами самими в детстве, на эту тему не говорили. А мой сын недвусмысленно дал понять, что с ним игра в молчанку не пройдет, что ни один щекотливый вопрос он не оставит без ответа, и в наших отношениях не будет ни одного неосвещенного уголочка.

О многих своих качествах — достоинствах или недостатках - я узнавала от него. Его вопросы и мои собственны з ответы приводили меня к выводу, который я прежде не могла сделать сама. Или он где-то таился в подсознании, а тут проявлялся четко.

Нас с мужем он называл на Вы. Чего-то в детстве не понял, так и оставалось долгие годы. Став постарше, объяснял: «На ты я обращаюсь к друзьям. А по сравнению с Вами я так мал и ничтожен...» — и смеялся.

Когда я решила написать книгу, мне пришлось долго его уговаривать. Мой повзрослевший сын не хотел становиться «персонажем». Я убеждала. Приводила в пример те случаи, когда его сестричка плакала в детстве, а я, вместо того, чтобы жалеть ее, подкладывала таблички «плачет» и «слезы», объясняя ему значения этих слов. Так и здесь, говорила я, наша боль, наши слезы и ошибки, может быть, помогут кому-то что-то понять.

В конце концов он согласился, но с условием — без имен. И чтобы я не подписывалась своей фамилией. «Придумай себе псевдоним». Первое условие я выполнила, хоть мне и было это очень трудно. По второму пункту придется ослушаться: цель написания книги накладывает определенные обязательства. «Где же логика? — спросили бы вы.— Обещала помочь, а сама спряталась за вымышленным именем». Тем более, пока писалась рукопись, сын все-таки постепенно привыкал к мысли о такой необходимости. Весь текст он сам потом набирал мне на компьютере.

Сколько тем всколыхнула совместная работа! Я подробно рассказывала о его детстве, о наших бесконечных занятиях, капризах и поездках. Видела, сколько мыслей разбудила в нем. Я ничего не преувеличивала и не принижала, стараясь быть предельно честной и откровенной. Как правильно все понял этот умненький человечек! Сколько любви, нежности поднялось в нем! Как возрос наш авторитет в его глазах — за все, что мы делали для него все эти годы!

Я не подогревала рост авторитета, нет. Я просто рассказывала, как было. Честно, без утайки. Как от бессилия унять его разбушевавшуюся стихию, связывала его. Как в отчаянье и обиде складывала его вещи в сумку, обещая «завтра же отправить в интернат».

Он все правильно понял. Он не обиделся. Он смотрел на меня глазами, полными слез, «слушал» этими глазами, гладил мою руку и говорил: «Спасибо, мамочка!»

Говоря о своем авторитете, я не имею в виду, что все мои слова он воспринимает беспрекословно. Вовсе нет. Во многих вопросах для него гораздо авторитетнее мнение друга. А над мнением друга возвышается авторитет сестры.

Общение глухого ребенка — самый больной вопрос для всех мам, самый трудный психологический барьер, который нужно преодолеть.

Постоянный, очень близкий (ближе не придумаешь) контакт с мамой часто порождает у глухих детей страх общения в большом пространстве, почти болезненную зависимость от взрослого, являющегося его ушами, а, бывает, и головой. Вырабатываются только им понятные жестовые обозначения-подсказки, только губы близкого человека «говорят» для него. Переход на общение с посторонними людьми становится мучительным процессом. К сожалению, я встречаю такое сплошь и рядом.

С ребенком, как правило, приходит на занятия мама. Она смотрит и запоминает то, чему учу и что советую я, записывает задания. Она одна занимается с ребенком дома по табличкам, знает его словарный запас и пользуется им. Остальные члены семьи ограничиваются тем, что показывают общепринятыми жестами, или, проще говоря, тычут пальцем на какой-нибудь предмет, так и сосуществуют на первобытном уровне.

Необходим ежедневный опыт общения с коллективом людей-единомышленников. Увы, если бы каждый захотел понять и доходчиво донести слова и фразы до маленького человечка, отгороженного от окружающего мира стеной тишины. Огромная любовь, терпение и ум позволяют разрушить (не разрушить — пройти через) эту стену. Все три аспекта важны. Если, извините, не хватает ума, то его отсутствие помешает понять не совсем внятную речь, обдумать и придумать, как прийти к взаимопониманию. (Ого, сколько однокоренных слов нагружаю я на страничку. И все от необходимых, как воздух, «думать» и «понимать».)

Не спорю, любовь — великая сила. Но повзрослевшему глухому ребенку мало, что ему просто с любовью заглядывают в глаза, гладят, по головке, дают денежку, когда общение, как и в трехлетнем возрасте, сводится до минимума дежурных слов. Если это умный глухой ребенок, такое поведение близких его ранит.

Замечательное определение счастью дал мальчик в своем сочинении в одном известном кинофильме: «Счастье — когда тебя понимают».

Когда поймешь, когда проникнешь в их своеобразный, не похожий на наш мир — это очень обогащает. Глухой человек воспринимает окружающее под немыслимым для нас ракурсом и за этим интересно наблюдать. Он гораздо дольше остается в наивном, чистом и непосредственном детстве. Общаться со взрослым, но оставшимся в детстве (какое счастье!) человеком, сложнее. Мы, слышащие, подумав о чем-то или о ком-то, обычно не выдаем свою мысль в голом, первозданном виде, в каком зародилась она в голове; мы ее причешем, пригладим. Какую-то припрячем до поры, другую навсегда оставим при себе. У глухого человека (у нашего сына, в частности) все иначе. Не потому, что мы не научили его думать или дурно воспитали. Нет — просто иное восприятие мира. Иногда такое выдаст (больше подошло бы — выплюнет)! Выскажет мысль в настолько непотребно-неприличном (по нашим меркам) виде, что мы застываем на месте. Потом, бывает, и ссоримся, и убеждаем, и наставляем. А сама задумаюсь: «Мысль, как мысль, если ее упаковать. И не слишком-то она от моей собственной отличается».

Как часто в жизни мы лишаемся душевного комфорта из-за того, что постоянно, осознанно или нет, оглядываемся: «А как посмотрят на это окружающие? » И, приноравливаясь к чужому мнению и уровню развития, теряем собственную индивидуальность, уходим все дальше от своего естества. Втискиваем себя в неудобные для нашего размера рамки общепринятых норм и условностей. Страдаем, болеем, но терпим.

Наш ребенок из года в год учил нас правильно реагировать на чье-то непонимание, любопытные взгляды, некорректные вопросы, неумные и нетактичные реплики.

Однако, оговорюсь сразу: ни в коей мере не поймите мои слова, как девиз «наплевать на всех!», противопоставляя себя окружающим.

Своих детей хотелось бы воспитать так, чтобы отношение к людям, любовь к ним была бы дающая, а не берущая. Нельзя воспринимать свой дом, свою семью, как нечто изолированное. Все люди на планете, словно жильцы коммуналки, находятся в тесной взаимосвязи: добро порождает добро, зло порождает зло. Пусть поймут наши дети: главное их предназначение в жизни, чтобы меньше зла было в мире.

Если в обыденной жизни кто-то считает допустимым разрешить конфликт тем, что хлопнуть дверью и уйти от семьи, то с планеты не уйдешь. Разве что — уйдя из жизни (хотя даже данный вопрос спорный: закончатся ли на этом старые проблемы).

Решая сиюминутную задачу, нужно заглядывать в будущее: а как там отразится мой сегодняшний шаг? Спасая себя сегодня, необходимо думать о спасении своих детей и внуков.

Иначе страшно жить.
Глава XVII. Друг познается в радости и в горе

Я намеренно не затрагивала тему о друзьях сына, как, впрочем, и о многом другом. Но некоторые вопросы так тесно взаимосвязаны, что об этом надо рассказать, иначе тема не будет полностью раскрыта и картина получится неточной.

Моему сыну очень повезло. Судьба свела его с двумя удивительными мальчишками. С первым из них мы познакомились, когда им обоим не было и двух лет. Нашей встрече поспособствовала моя подруга — врач. Она рассказала, что к ней на прием приходили родители с глухим мальчиком, и дала их адрес. Мы, обрадовавшись, разволновавшись и переживая, сразу же поехали по адресу. И надо же, такое совпадение: наши дети оказались ровесниками, мало того — тезками. В их семье также воспитывалась дочка, чуть помладше нашей. Мы подружились. Нас сплотили общая беда и одинаковые трудности. В выходные дни встречались семьями, общались, вместе обедали или пили чай, вместе занимались. Делились: с чем столкнулись за неделю, что узнали нового, придумали интересного. В некотором роде даже соревновательный характер наших отношений был взаимовыгоден для развития малышей. И хотя мы по-разному подходили к решению некоторых вопросов, но и они, и мы занимались с полной отдачей.

Мама нашего маленького товарища оказалась настойчивым, целеустремленным человеком. Она и себе спуску не давала, и у меня появился стимул стараться к следующей встрече. Так продолжалось 5 лет. Потом этой мамы не стало... Светлая ей память! Папа остался один с детьми. Наша связь не прервалась и по сегодняшний день, ну а мальчишки сдружились по-настоящему. Сейчас они — взрослые, встречаются через день, вместе ходят заниматься в спортзал, увлечены своими мотоциклами. Мы живем в разных микрорайонах города. Хорошо, что у нас есть телефоны и мы, родители, договариваемся за них о времени и месте встречи.-

Что меня особенно поражает — очень теплое отношение ребят друг к другу. За все эти годы они ни разу не поссорились! Душа радуется, когда, встретившись, они начинают взахлеб говорить. Говорят, но помогают и жестами, ими самими придуманными и, естественно, понятными только им. Закрывают дверь в детскую, потому что уже есть свои секреты. Потом вместе обедают или пьют чай — это традиция. Не знаю, как дальше сложится их жизнь и отношения, но, согласитесь, 16 лет дружбы — немалый стаж, и не каждый таким может похвалиться.

Приведу четверостишие, написанное очень много лет назад глухонемым человеком:

Клики радости, крики отчаянья...

В мире звуков земли родной

Мы живем островами молчания,

Окруженные тишиной ...

А теперь сравните. Я описала форму общения двух глухих мальчиков. Это не описка: «...они начинают взахлеб говорить...»

«Окруженные тишиной» — да. Но не «островами молчания». Своего сына я скорее назвала бы болтливым человеком с «громоподобным голосом» (его личное определение), его фантазию можно сравнить с неиссякаемым фонтаном.

Ради этого отличия стоило жить так, как жили мы.

Я всегда очень хотела познакомить и подружить сына со слышащим мальчиком. Хотела, чтобы у него и в классе был товарищ, помощник в учебе и своеобразный проводник в жизни. Я заранее была готова на все для этого несуществующего еще товарища. Лишь бы он понимал и уважал моего сына! Но все мои попытки не увенчались успехом. Я разговаривала с родителями мальчиков, гостеприимно встречала потенциальных друзей у себя дома, придумывала для них интересное времяпрепровождение, но увы... Эти мальчики даже не пытались научиться понимать речь моего сына. Я переживала, а муж меня успокаивал: «Не спеши. Жизнь сама все поставит на свои места».

Так оно и получилось. Во втором классе в коллектив учеников пришел новичок. Я познакомила его с сыном, на переменах они общались. Мы еще толком к мальчику не присмотрелись, как он вдруг пришел к нам домой. Пришел сам (или провидение направило?). С тех пор мне часто кажется, что у меня не один, а три сына.

Отношение между ними были и есть очень непростые. Все годы я между ними выступала в роли арбитра, постоянно разнимала их, мирила, убеждала. Но, несмотря на бурные встречи и непростые характеры, дружба их продолжалась все школьные годы. Классная руководительница, которая натерпелась от них вдоволь, как-то мне призналась: «Сколько лет уже в школе работаю, но ни разу не встречала столь преданной и долгой мальчишеской дружбы ».

Мой сын всегда был не по годам щуплый. А друг — сильный, пользующийся в этом смысле авторитетом. , И поэтому я была за сына всегда спокойна. Друг за него — горой, никому не даст в обиду. Как-то, наверное, в восьмом классе, когда среди мальчишек формировались компании и устраивались всевозможные разборки, я специально завела разговор на эту тему. Зная вспыльчивый характер своего сына, я боялась, чтобы он не попал в водоворот неприятных событий. Наш друг серьезно ответил: «Не волнуйтесь. Когда у нас начинается драка или потасовка, он всегда вне игры. Не потому, что его не уважают или не воспринимают всерьез. Просто так повелось, что он вроде как неприкосновенный». Дай Бог, чтобы так и осталось.

Круг общения глухого ребенка с внешним миром сравнительно небольшой, его недостаточно. Но эта проблема, если вникать глубоко, не глухих детей и их родителей — это проблема всех остальных. Мы привыкли говорить только о тех вещах, которые видят глаза и слышат уши, говорить о незначительной толике необъятного мира. И термин «глухой» соотносим только с человеком, не слышащим звуки ушами. А ведь понятие «глухота» включает в себя гораздо больше.

Глухой — тот, кто бесчувственен к чужой боли.

Глухой — тот, кто не понимает музыку, голоса природы.

Глухой — тот, кто не слышит зова души рядом идущего.

Это не мои выводы. Испокон века тех людей, которых я перечислила выше, определяли как «глухой».

Поэтому глухота — понятие относительное. Мой ребенок («несчастный», «ущербный», «обделенный» — каких только определений я не наслушалась) иногда мыслил так глубоко, что я думала: «Боже мой! Да ведь это мы в сравнении с ним слепые, глухие и глупые, вдобавок. Мы слышали каждое слово разговора, интонацию (что еще важнее) каждого слова и не поняли. А он какими-то очень чуткими антеннами принял, не просто не исказил, но гораздо более глубоко и тонко прочувствовал ».

У поэта Озерова есть такие строчки:

Говорят: смел да умел, но души своей не насытил.

Видел не тот, кто смотрел видел тот, кто увидел.
Глава XVIII. Прошлое догоняет настоящее

Школа позади. Последняя торжественная линейка, цветы, вручение аттестатов. Я находилась в каком-то странном оцепенении: никогда не думала, что доживу до этого дня.

«Нервные клетки не восстанавливаются» — неумное выражение неоспоримой истиной входит в нас, как должно бы с детства войти «Отче наш». Про восстановление нервных клеток, конечно, банально.

Некоторые слова и выражения не решаюсь применять, настолько они кажутся затертыми от частого употребления. До меня их говорили и говорили. Но ведь каждый из нас слышит и применяет их впервые, окрашивая именно своей неповторимой индивидуальностью и свежестью, вкладывая лично свой, ни с чем не сравнимый смысл. И в контексте с остальным изложенным оно приобретает такую первозданность, что уже не страшась повторяемости, пишешь и думаешь: «Нет, так оно еще никогда не звучало!»

Недавно во время занятий одна мама, не выдержав невыносимого поведения своего отпрыска (малышом его по возрасту никак не назовешь), воскликнула: «Ну что ты из меня душу выматываешь?!» Выражение прозвучало неожиданно и с таким чувством, что я (у вас, наверное, тоже так случалось) представила картину, как глухой ребенок,— буквально: тепленький, уютненький клубочек, бесценное сокровище наше, беззащитной тоненькой ниточкой раскрутился и затерялся под ветром холодным и ногами чужими, грязными...

Я никогда не применяла столь сильного выражения, но смысл (похожий) в других словах иногда присутствовал. А если бы и в самом деле выматывали (отматывали)? Проведя параллель с нервными клетками, о чем писала выше, я подумала: если бы в действительности было так, меня бы тоже уже не было.

А может быть, все же наоборот? Дети отматывают от нас мелочное и ненужное: обиды, нервозность, раздражительность. А остаются любовь и терпение.

Вы не удивились, что сегодняшние мои мысли я преподношу крупным шрифтом? Медленно, страница за страницей, я дарила вам свое откровение. Сегодня, когда заканчивается книга, прошлое, наконец, догнало настоящее. Вместе они пойдут в будущее, которое, я чувствую, будет не менее сложное, но и увлекательное в то же время.

Совершеннолетию главного героя книги моя сестра посвятила стихотворение. Я поделюсь им: пусть оно послужит напутствием не только нашему повзрослевшему мальчику, входящему в жизнь.

Племянник мой, что с детства не слыхал ни звука,

чем так щедро мир подарен!

Не знаешь, к счастью, ты, как этот звук

бывает многозначен и коварен.

Особенно в словах. За много сотен лет

играть словами научились люди

и как игра из слов — как суета сует

терзает души и ломает судьбы.

Раз мед из слов и горечь их твои,

родной, не тронут уши,

смотри в глаза — они правдивей слов.

И научись, племянник, сердцем слушать!

Последние строки я хотела бы посвятить своему мужу. Я благодарю судьбу за то, что она выбрала для меня в мой трудный путь такого терпеливого попутчика. Выдержать все, что случалось с нами за прошедшие годы, порой казалось невозможно — испытания были выше человеческих сил! Но мы отдавали себя безрассудно щедро, не задумываясь, останется ли что-нибудь самим.

Уставшие, взвинченные до крайности, мы ссорились. Но ссоры бывают разными. В наших словесных перепалках мы не опустились до злобы и оскорблений. Просто не выдерживала психика, самообладание на время покидало нас, чтобы потом вернуться более закаленным. Я часто говорила мужу, что без него не вытащу этот воз. Он сам понимал, что значит папа для сына. А созданный имидж обязывал.

Когда книга была почти готова, я упомянула о ней знакомой женщине — талантливому человеку и талантливой маме. Она сказала мне: «Да, ты нашла незаполненную нишу, о чем можно написать».

Я не искала нишу и тему, и желания что-то писать, издавать, обнажать глубоко личное тоже не возникало. Тема сама нашла меня — молодую, ранимую и неопытную. Она пригвоздила меня к моему кресту, заставив корчиться от боли и слез.

Кто испытал подобное — поймет, что это не высокие слова, а выстраданная истина.

Кто испытал подобное, но не поймет меня,— что ж, все люди по-разному воспринимают происходящее с нами.

Кто не испытал подобного — пусть не судит.

Сейчас я начинаю понимать, что каждый человек пришел в этот мир для чего-то. Мне посчастливилось почувствовать души своей предназначенье. Цели, которые (я интуитивно ощущаю) поставлены не мною, необычайно сложны, маячат вдалеке и ждут своего осуществления. Работы впереди очень много, но по-другому я жить не умею и не хочу.